Вера, Надежда, Виктория
Шрифт:
– Пойдешь со мной в «Лимон»? – спросил Игумнов, назвав местечко, куда просто так точно не попасть.
– Пойду, – согласилась я.
Для учебы было уже поздно, для возвращения домой – рано.
Слегка царапнула совесть, что, связавшись с клубом, не встречусь сегодня с Бориской. Но сама себе же и ответила: знакомства, которые могут завязаться в таком месте, сегодня важнее, чем беспредметная встреча со старым друганом.
До клуба добирались по пробкам, зато на новеньком ярко-желтом «Мини Купере». Машинка была хороша, но по московской заснеженной дорожке трясло в ней не по-детски.
– Сколько ж она стоит? – поинтересовалась я. Мне тоже давно собирались купить автомобиль, однако кризис отодвинул все планы.
– В этой комплектации, – подчеркнул Игумнов, – полтора миллиона. Без страховки, – добавил он.
– Ни фига себе! – не сдержалась я. – За эти деньги можно купить полноразмерный корейский джип.
– Вот когда у тебя будут дети, будешь возить их на дачу на полноразмерном корейском джипе, – улыбнулся Игорь, ловко и точно управляя своим желтым болидом. – Если, конечно, ты выйдешь замуж за лоха, который не сможет купить тебе Mercedes GL.
Спасибо. Все очень конкретно объяснил.
Я, обиженная, замолчала.
Игорь первым протянул руку. В прямом смысле слова. Взял мою ладонь и слегка сжал.
– Не дуйся. Я не думаю, что ты выйдешь замуж за неперспективного парня. Слишком умна. И внешние данные – что надо.
Это несколько исправило мое настроение.
Хотя лучше бы он, вместо упоминания внешних данных (еще бы про экстерьер сказал), просто назвал меня красивой. Каковой я и являюсь.
У входа в клуб было пустовато: все серьезные «пассажиры» появлялись позже. Поэтому мы смогли поставить машинку не на дорогущий подземный паркинг, а сверху, убив трех зайцев сразу: бесплатно, близко от входа и наглядно для окружающих – в этом месте марка твоего автомобиля имела значение.
Мы вошли в клуб. Здесь не стояла рама металлоискателя, но вместо обычных туполобых охранников работали явно умелые и умные парни. Они проверили документы Игоря, внимательно посмотрели на меня и пропустили нас внутрь. По еле уловимым признакам я поняла, что хотя Игоря сюда пускают, но «пассажиром» он пока, несмотря на свой супер-«Купер», не является.
Внутри не было никакой особой роскоши. Концерт гитариста из Португалии в малом зале должен был начаться через час, в нашем зале в центре были пустые столики, хотя на многих столиках по периметру – частично прикрытых настоящими лимонными деревьями – стояли аккуратные таблички с одним-единственным словом: «Reserved».
– Здесь еще есть кабинеты, – сообщил Игорь. – Очень дорого, очень круто и абсолютно безопасно в плане прослушки. Но расписаны надолго вперед.
– Ты в них был? – поинтересовалась я.
– Нет, – честно ответил мой кавалер. – Но буду.
В этом я не сомневалась. С его умом, терпением и целеустремленностью Игорек может стать «пассажиром» гораздо раньше, чем думают окружающие. Ну что ж, молодец.
Мы присели за свободный столик.
Меню нам не принесли, что меня удивило. Игумнов объяснил: постоянные клиенты и так знают – выбор блюд достоен, но не слишком велик. Вкусы «пассажиров» точно известны официантам. А случайных клиентов здесь, во-первых, немного, а во-вторых, для них имеется штендер с написанным на нем мелом ассортиментом. Дойдут, не развалятся.
Что ж, логично. Хотя и без намека на демократию, равенство и братство.
Я постеснялась спросить о ценах и решила не подставлять Игорька, заказав лишь чай, пирожное и грейпфрутовый фреш.
– Ты не жмись, – прочитал мои мысли Игумнов. – Здесь цены очень разумные. Они ж не на еде зарабатывают.
«А на чем?» – хотела спросить я. Но не спросила. И по совету Игоря дозаказала обычный стейк. Как он объяснил, в меню так и значилось: «Стейк обычный».
Он и оказался вполне обычным. На вид. Потому что я, вообще-то не обжора, смела его в три минуты, и лишь врожденная скромность помешала мне повторить заказ. Зато прочие ингредиенты моего ужина, памятуя о стейке, я решила растянуть на весь вечер.
Музыка играла негромкая и милая. Что-то вроде мелодичного попсо-джаза. Мы с Игорьком обсуждали профессиональные темы – кто из ведущих журналистов, продюсеров и пиар-чиновников сколько стоит и с кем делится.
А вот и они появились.
Первым пришел обозреватель центрального канала, известный своими скандальными фильмами-разоблачениями. Когда их смотришь, ощущаешь чувство гордости за бесстрашие этого журналиста и ненависть к осуждаемым им негодяям.
У массового зрителя мысли на этом и заканчиваются. У более искушенного возникают вопросы. Например, почему про вышеозначенного негодяя фильм сделан и показан только сейчас? Ведь негодяйствует он уже более десятка лет. Или почему про его непосредственного руководителя, и, соответственно, не меньшего негодяя, не сказано ничего? У еще более внимательных зрителей возникают еще более неприятные вопросы. Почему столь жестко начатая кампания убийственной критики вдруг, словно по мановению волшебной палочки, внезапно прекращена? И ладно бы негодяи убили-таки бесстрашного журналиста. Или не убили, а просто выгнали. Так нет, работает, как и раньше. Только теперь мочит других, следующих в неведомом списке. А про этого изображает фигуру умолчания.
Если на этих наблюдениях не остановиться, то можно заметить некоторую миграцию подобных бесстрашных журналистов во власть и изредка обратно.
Поразмышляла на эту тему, и мне уже гораздо меньше хочется заниматься пиар-сопровождением бизнес-проектов. Хотя в данном конкретном случае, касающемся лично моей мамули, сделаю все, что смогу.
Потом в зал зашли еще несколько известных журналистов.
Один из них мне даже нравится. Почти мой кумир.
Во-первых, он талантлив. Его гнев столь гневен, а язвительность столь язвительна – да еще этот чарующий баритон, – что даже внимания не хочется обращать на некоторые логические несоответствия.
Во-вторых, он этически стерилен. Я не знаю другого примера, когда один и тот же журналист-киллер мочит попеременно то одну, то другую сторону конфликта. И при этом, как говорится, – ни в одном глазу.
Для меня он если не образец для подражания, то, по крайней мере, образец идеального бескомплексного журналюги.
Стоп. Стоп. Стоп!
Это же мой будущий мир. Может, не так он и ужасен, если туда с такой силой стремятся? Нам ведь доходчиво объяснил препод Береславский, чем хороша свободная журналистика. Тем, что каждый журналист по отдельности может быть совершеннейшим подлецом. Но когда масс-медиа конкурируют за читателя, это месиво подлецов выполняет благороднейшую задачу: они, сами не вычищая авгиевы конюшни, дают обществу возможность взглянуть, что в этих конюшнях творится.
Правда, здесь ключевое слово «свободная». Или, что то же самое, «конкурируют». Если эти термины полностью освободить от их смысла, то подлецы от журналистики остаются просто подлецами. Общественной пользы они в этом случае уже не приносят.
Мы изредка, но беседуем с Бориской на эти темы. Он считает меня карбонарием и отговаривает от революций. А я и не революционерка. Я всем честно говорю, что меня вполне устраивает текущая жизнь. Только нужно знать ее правила и стараться им по мере возможности следовать.