Верхний ярус
Шрифт:
«Как будто у меня было слово „книга“, а ты вложила мне ее в руки».
Он сползает с кровати на сосновый паркет. Глаза прижимаются к завихрениям волокон. Что-то в голове ломается, и все, что когда-то было надежно, как дом, рушится, как чересчур разработанная шахта. Кровь наливается в коре его мозга, и он больше ничем не владеет. Ничем, кроме этого.
КОГДА МИМИ
— Мисс Ма?
К ее столу прислонены сложенные картонные коробки. Он ждал уже давно. Его работа зависит от того, чтобы прийти первым и проследить, что проблем не будет. Ее компьютер уже отключен, все провода аккуратно свернуты на корпусе. Документов давно нет — унесли, пока она запивала бейгл кофе в миле отсюда.
— Меня зовут Брендан Смит. Я помогу вам с переводом из нашей компании.
Она знала, что так будет, уже несколько дней. Ее показывали во всех новостях — преступное проникновение на чужую собственность. Другие инженеры бы бровью не повели — в конце концов, наш вид полон конструкторских ошибок, — но она вдобавок виновна в борьбе с прогрессом, свободой и благополучием. Правом их рода от рождения. Такое в ее профессии не прощается.
Она смотрит на своего профессионального увольнителя, пока он не отворачивается.
— Гаррет что, думает, я разнесу офис? Украду международные тайны керамики?
Мужчина раскладывает коробку.
— У нас двадцать минут, чтобы их заполнить. Только личные вещи. Я опишу все, что вы хотите забрать, и мы получим одобрение, после чего вы отметитесь в книге ухода.
— Отмечусь? Отмечусь?!
Гнев встает комом в горле — гнев, для чьего обнуления и наняли частную охранную фирму. Она отворачивается и направляется к двери. Темно-Серый ее останавливает, чуть ли не силой.
— Как только вы выйдете, мы считаем кабинет опечатанным.
Она колеблется, садится за свой стол. Не свой стол. Ей словно облили перцовым газом мозги. Как они смеют? Как кто угодно смеет? «Да я отсужу у них все до гроша». Но все права и привилегии добросовестной практики — на их стороне. Человечество — головорез. Закон — бандит. Коллеги проходят мимо ее двери, мешкая, только чтобы разглядеть драму, после чего пристыженно ускользают.
Она складывает книги в коробку, которую ей разложил сопровождающий. Потом свои блокноты.
— Никаких записок. Блокноты принадлежат компании.
Она борется с желанием бросить степлер. Заворачивает фотографии в бумагу, которую передает сопровождающий, и кладет в коробку. Кармен и ее Кентуккийская горная верховая лошадь. Амелия с детьми в бассейне в Таксоне. Ее отец у ручья в Йеллоустоне. Ее дедушка и бабушка в Шанхае, в лучших костюмах, с фотографией американских девочек, которых никогда не встретят.
Задачки на логику из гнутых гвоздей. Шутки в рамочках: «Реакция говорит громче слов. Для одних стакан наполовину полон, для других — наполовину пуст; для инженера — это емкость в два раза больше нужного».
— Закончили? — спрашивает ее личный агент по отправке на раннюю пенсию.
Чемодан, покрытый этикетками. Дорожный кофр с чужим именем.
— Ключи. — Она качает головой, потом передает рабочие ключи. Он отмечает их в списке, который просит подписать. — Прошу следовать за мной. — Брендан Смит несет коробки. Она берет чемодан и кофр. В коридоре разбегаются любопытные коллеги. Он ставит коробки на пол и запирает дверь. Стоит щелкнуть замку, как она вспоминает.
— Блин. Откройте.
— Кабинет уже опечатан.
— Откройте.
Он открывает. Она подходит к стене, залезает на стул. Снимает — фут за футом — свиток с архатами на пороге Просветления, возрастом в тысячу и двести лет, скатывает и забирает. Потом идет за мужчиной к главному входу, мимо людей, которые много лет тепло с ней здоровались, а теперь заняты срочной работой. Когда она переносит всю накопившуюся рабочую жизнь на парковку, мужчина встает в дверях фирмы, как ангел у восточных врат Эдема, не пускающий людей — разорителей запретного древа — вломиться в сад и съесть другой плод, который все исправит.
— ЕДИНСТВЕННЫЕ ЖИВОТНЫЕ, которые знают, что их поливают: с этого, — твердит Дугги около полуночи, перекрикивая рок-хиты в придорожной забегаловке, набитой ополчением в увольнительной и прочими вооруженными патриотами, — и начинаются все неприятности.
— В смысле, как знание, что ты умрешь, может дать фору? То есть у тебя хватает мозгов разглядеть, что ты мешок гниющего мяса на сливной трубе, которая скоро развалится, — и что? Какой толк понимать, что сдохнешь через тысячу рассветов?
Его коллега по философии, сидящий рядом за стойкой из атласного дерева, отвечает:
— Ты можешь на хрен заткнуться?
— А вот дерево. Эти ребята знают в таком масштабе и на протяжении такого времени, что мы не можем даже…
Кулак выстреливает и встречается с его скулой, так быстро, что Дуглас словно застыл на месте. Он падает головой на еловый паркет и отключается так быстро, что даже не слышит, как ударивший встает над ним и произносит панегирик:
— Прости. Но я предупреждал.
Когда Дуглас приходит в себя, Спинозы уже нет. Он трогает голову и лицо робкими пальцами. Все на месте, но есть какая-то не такая мягкость. Звезды и огни, темные облака и боль, хотя бывало и хуже. Дуглас позволяет заботливой официантке поднять его на ноги, потом вырывается. «Люди не то, чем кажутся». В этот раз никто не возражает.
Он сидит в своей машине на парковке забегаловки, разрабатывает незапланированный план. Насколько он знает, ему не к кому обратиться за помощью и утешением, кроме его напарницы по спасению мира — женщины, поддержавшей с ним дело, которое куда больше обреченного Павличекизма. Она одна знает, как взять его и придать ему цель в этой жизни. Это уже слишком — свалиться Мими на голову в такой час. Она никогда не запрещала приходить к ней ночью, но в восторге, понятно, тоже не будет. И все-таки Мими знает, что делать с этим кошмаром — его лицом.