Вернадский
Шрифт:
Дела у красных шли не блестяще. В марте — апреле 1919 года добровольческие фронты сдавливали их со всех сторон, и это означало, что всем остальным каждый день грозил самыми неожиданными опасностями. «Долго не писал — а между тем огромные изменения, — записывает Владимир Иванович 18 апреля. — Развал жизни увеличился. Много научно работал и это главная часть моей жизни. Мне кажется, культурная личная работа у многих углубляется». На другой день: «Уже больше года выброшен из Петрограда. Вторая Пасха. Прошлая — в Полтаве. И все впереди еще нет никакого выхода, и все по-прежнему задыхаешься в мешке. Когда-то С. Трубецкой говорил про наши заседания в Московском
К обычным трудностям времен Гражданской войны прибавлялись интриги, которые вело «Науково товариство» Грушевского. Общество претендовало на ведущую роль в научной жизни Украины. Личков, побывавший на одном из собраний «товариства», был несказанно удивлен, когда честь создания Академии наук была приписана вовсе не Вернадскому и Василенко, а этой организации.
Возможно, что отголоском интриг явилась статья в одной из большевистских газет. Собственно, не статья, а донос, где Вернадского называли крупным кадетом и «землевладельцем». Украинцы-большевики с удивлением узнали, что он бывший министр и богатый помещик, и не понимали, отчего они за него «держались». Статья анонимная, но вскоре выяснилось, что написал ее секретарь по библиотеке Перфецкий. Вернадский еще до прихода большевиков понял, что в нем он ошибся. В дневнике (уже в сентябре 1919 года) он писал о нем как о русском националисте, терявшем порядочность при переходе в область национальных вожделений. «Такие люди — слабые, но с искрой Божьей, как А. Грушевский, Перфецкий <…>, в конце концов, совершают бесчестные поступки»30.
В другое время навет мог остаться без последствий. Но на дворе стоял июль. Добровольцы Деникина наступали. Большевики вводили полную милитаризацию жизни, мобилизацию населения и тому подобные строгости. Свирепствовала «чрезвычайка». Был открыто декретирован красный террор, в газете печатали списки расстрелянных без суда и следствия. По первому подозрению в связи с белыми хватали любого. Все знали, что по ночам на Садовой, 5, где расположилась ЧК, расстреливали. Так, был расстрелян сменивший в октябре 1918 года Василенко на посту министра просвещения историк и филолог В. П. Науменко.
Дневник 29 мая 1919 года: «Давно не писал. И болен был и тяжело записывать среди террора и бессмысленных переживаний средневековой жизни. Удивительная ирония судьбы — к чему пришло русское освободительное движение — к полному попранию человеческих условий существования. Кругом в обществе и народе все больше накапливается ненависти, безразличия к жизни, тупого отчаяния. Подымаются дикие инстинкты самосохранения. Напоминает то, что должны были переживать культурные народы и общества, когда захватывали их другие завоеватели, с иной идеологией. Мне больше всего напоминает происходящее завоевание культурного грекоримского мира магометанством, времен халифата. Только уже исчез фанатизм, так как сторонники — идейные большевизма — ничтожны»31.
А ведь у Вернадского по ту сторону фронта знакомых не меньше, чем по эту, и любое копание в его прошлом в момент превращения Киева в прифронтовой город становилось небезопасным. Знакомые уговаривали исчезнуть из города. Он и сам чувствовал нависавшую угрозу, хотя и обзавелся охранными грамотами на все случаи жизни. И тут зоолог С. Е. Кушакевич предложил отправиться с ним в Староселье, на возглавляемую им биологическую станцию и переждать смутное время. Он поедет как командированный, а не беглец.
Вернадский взял от академии еще одну охранную грамоту, и вот они с Кушакевичем и Ниной пешком тронулись из
Здесь, в живописнейшем месте, ныне исчезнувшем под волнами рукотворного Киевского моря, в урочище Гористое располагалась биостанция, основанная в 1907 году Обществом любителей природы и отошедшая теперь к Академии наук.
«В эти последние дни большевиков мимо нас проходили — у самого дома — бесконечные вереницы барж и пароходов, наполненные всяким добром, — слышалась речь и ругательства.
Когда вечером зажигались огни — слышались отдаленные выстрелы — мы жадно всматривались в огни Киева, старались узнать, что там происходит», — вспоминал он позднее32.
Они застали на станции много молодежи из университета, преподавателей, ассистентов, студентов. Работали, невзирая на голод. Питались дарами природы и тем, что могли выменять в окрестных деревнях на одежду. Собирали грибы, ловили рыбу, раков. Лето выдалось безудержно урожайное.
Вернадский запомнил эти несколько недель как одни из самых счастливых в своей жизни. Бывает такое удачное сочетание природы, погоды, личной безопасности, дружеского окружения, здоровья, мыслей и чувств. Все слилось в удивительную гармонию и жизненную полноту. Вверх по Десне простирались могучие заповедные леса, своим шумом навевавшие мысли о рыцарских временах Киевской Руси, о запорожцах — Вернацких. Он снова переживал века — века истории и буйствовавшей здесь всегда растительности.
Стояла середина июля — пик размножения, стремительный рост численности «неделимых жизни». Вокруг миллионы особей возникали, будто из волшебного рукава мага, чтобы единицы из них, преодолев случайности, не погибли, а дали еще миллионы. Давлением жизни назвал он этот натиск, внутреннее незаметное глазу напряжение живого, заполнявшего все возможные горизонты пространства во всех направлениях. В кронах нет ни одного незанятого сантиметра, а внизу, поддеревьями, — джунгли растительных и животных форм. Нине запомнились какие-то маленькие древесные лягушки, их невероятное количество и что отец собирал их, сушил и анализировал собранный материал.
Наконец-то он избавился от толп посетителей и мог полностью отдаться любимой теме. Через пять лет вспоминал: «Вопросы полноты жизни — давления жизни, аналогичного распространению газа, все время меня охватывали. Гулял в лесу, собирая грибы (маслята массами) и в то же время ощущая живое и свою неразрывную родственную связь со всем живым.
Это было пять лет назад. И каких пять лет. И сколько лет… Картины леса стоят передо мной как живые»33.
Николай Григорьевич Холодный, работавший в то лето на биостанции, запомнил его в основном не гуляющим, а пишущим. Устроившись на пне и совершенно не обращая внимания на комаров, мошек и мух, он увлеченно писал в тетрадке. Тогда они впервые как следует поговорили, и Холодный успел «близко узнать и полюбить этого замечательного ученого и очаровательного человека», как вспоминал впоследствии украинский академик. От разговоров с Вернадским оставалось ощущение одухотворенности и глубины.
Философские беседы сменялись разговорами на более специальные темы. Вернадский развивал идеи решающей роли микробов в общем строе живого слоя планеты. Однажды он обратил внимание микробиолога на изменение внешнего вида колоний зеленых водорослей в колодце лесничества. Вода в колодце богата железом. Водоросли густо покрывали стены сруба. Как это часто бывает, что-то в разговоре натолкнуло Холодного на новые идеи, и он надолго занялся этим видом микробов, стал виднейшим специалистом по железобактериям.