Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв.
Шрифт:
— Пусть тот человек войдет! — приказал генерал из Унбона. Моннён вошел и осмотрелся. Перед всеми гостями в зале расставлены яства, звенят песни. Он взглянул на свой столик. Как тут не рассердиться? На покосившемся столике с отломанным углом лежат деревянные палочки, кожура от бобов да чашка с мутным вином. Он отпихнул все это ногой и, ткнув генерала из Унбона в ребро, проговорил:
— Я хотел бы отведать ребрышка!
— Да кушайте хоть все! — ответил генерал из Унбона и обратился к гостям: — На таком пире скучно только музыку слушать. А не попробовать ли нам сочинить стихи?
Все согласились,
— Правда, я нищий, но смолоду читал китайские стихи. Раз уж я попал на хороший пир, напился и наелся, было бы бессовестно с моей стороны уйти просто так. Я напишу стихи по заданным рифмам.
Генерал из Унбона с удовольствием выслушал его, дал ему кисть и тушь. Гости не успели опомниться, как он уже сочинил стих. Моннён писал, думая о чувствах народа и правлении.
В бокалах золотых — прекрасное вино, Но пристальней вглядись — ведь это кровь народа! На блюдах яшмовых — обилье тонких яств, Но пристальней вглядись — ведь это плоть народа! Когда с дворцовых свеч по каплям воск течет, То капли горьких слез текут из глаз народа. Когда же громкие напевы здесь звучат, То громко здесь звучит и гневный глас народа!Смысл этого стихотворения вот в чем: красивое вино в золотых чарках — это кровь десятков тысяч людей. Прекрасная еда на нефритовых блюдах — плоть десятков тысяч людей. Когда со свечей капают капли воска, льются слезы народа, а там, где звучат песни, громко раздается ропот народа.
Правитель смотрел и ничего не понимал, а генерал из Унбона только взглянул, как тотчас сообразил: «Ну, здесь сейчас начнется...»
Моннён тем временем распрощался и ушел. Он призвал трех главных чиновников и повелел:
— Готовьтесь к делу!
Ведающему казенными работами приказал беречь имущество, войсковому начальнику — караулить почтовых лошадей, а чиновника, обязанного следить за столом уездного правителя, отрядил учесть все продовольствие. Тюремщик обязан был доложить о преступниках, военный чин — перечесть орудия пыток, а судья — приготовить бумаги. Начальнику патруля он велел собрать всех стражников. Моннён устроил такой переполох, а правитель так ничего и не понял.
— Послушайте, унбонский генерал, вы куда это собрались? — недоуменно спросил он.
— Да так, как говорится, по малой нужде!
— Быстро приведите Чхунхян! — приказал правитель. Видно, в голову ему ударило вино.
А Моннён дал сигнал своим спутникам. Посмотрите-ка на них! Вот они кликнули посыльных с почтовых станций, пошептались с ними то здесь, то там. А как выглядят эти спутники ревизора и посыльные! На них шелковые головные повязки, шляпы на глаза надвинуты, а на ногах бумажные носки и соломенные сандалии. Сами в полотняных шароварах и халатах с длинными рукавами, все с дубинками длиною в шесть мо на шнурах из оленьей кожи. Улицы Намвона так и кишат ими. Взгляните-ка на посыльных из Чхонпха! Будто лучи солнца сверкнули у них в руках
— Прибыл тайный ревизор! — закричали они так громко, что казалось, будто обрушились горы и реки, содрогнулись небо и земля, от страха затрепетали даже травы и деревья, птицы и звери. У южных ворот кричат: «Едет!», у северных — «Едет!», у восточных, у западных крики «Едет!» сотрясали синее небо.
— Три главных чиновника, слушать! — раздался приказ, и у чиновников всех шести палат душа в пятки ушла, а этих троих вытолкали в спины.
— Ой, конец нам пришел! — вопили они.
— Ведающий казенными работами!
Услышав приказание, тот примчался с бумагами.
— Я делал только то, что мне велели! За что меня-то?
И ему надавали тумаков.
— Ой, избивают!
Левый помощник правителя совсем потерял голову, а делопроизводитель и казначей — те от ужаса упали в обморок, слуги и стражники спасались бегством, помчались все чиновники. Взгляните только на них! Один потерял шкатулку с печатью — подхватил черпак из тыквы, другой несется с лепешкой в руках вместо войскового знака. Этот миску деревянную на голову надел, а тот — столик взгромоздил. Комунго, барабаны — все переломали! А один от страха стал в ножны мочиться, сам правитель наложил в штаны и бросился в свои покои, как мышь под циновку.
— Ой, холодно! Дверь сильно дует! Закройте ветер! Вода пересохла! Дайте горло!
Ведающий трапезой правителя потерял столик и выскочил со створкой двери на голове, но подбежали посыльные с почтовых станций и принялись его дубасить.
— Ой, конец пришел!
Тут Моннён отдал распоряжение:
— В этом уезде правил мой батюшка, прекратите беспорядок! Отправьте их всех на постоялый двор!
Он занял место во дворе управы и приказал:
— Правителя освободить от должности и опечатать ведомственные склады!
Его приказание выполнили и ко всем четырем воротам прикрепили знак «свободны».
Тогда Моннён призвал тюремщика.
— Приведи сюда всех преступников!
Преступников доставили, и каждого из них он спросил, в чем его проступок, а невиновных отпустил на свободу.
— А это что за девушка?
— Она дочь кисэн Вольмэ, — почтительно доложил судья. — Брошена в темницу за то, что воспротивилась желанию чиновника!
— Что же она сделала?
— Правитель позвал ее к себе в наложницы, но она заявила, что добродетельна и верна супругу и в наложницы к нему не пойдет. Это и есть та самая Чхунхян, которая оказала сопротивление правителю.
— Ты что же думаешь, что девица вроде тебя может назвать себя добродетельной и отказать чиновнику? Неужто надеешься остаться в живых? Нет, ты достойна смерти! Ну, а ко мне в наложницы тоже не пойдешь?
У Чхунхян даже дыхание перехватило.
— Все вы чиновники, что приезжаете в провинцию, одним славитесь. Слушайте меня, ревизор! Неужели ветер может повалить высокие крутые скалы? Разве от снега пожухнет зелень бамбуков и сосен? Не давайте мне таких приказаний, а лучше скорее убейте! Сандан, — позвала она, — посмотри, где мой супруг. Ведь я так просила его давеча ночью, когда он приходил ко мне в темницу. Куда же он ушел? Разве не знает, что я должна умереть?