Верное слово

Перумов Ник

Его голос потонул в шуме на линии и грохоте крови, шумящей в висках и затылке.

Нелли положила трубку на рычаг, прислонилась к стене, пережидая, пока комната перестанет плыть перед глазами. Девочки справятся без неё, а капитану Волкову завтра утром идти на комиссию. И ему некому помочь. Некому, кроме медсестры Горской.

– Не могу, – не дослушав, покачала головой Поленька. – Хочешь, трусихой меня назови, но не могу. Я от магии в тот самый день отказалась, как имя переменила. Я всё сделала, чтобы формулы забыть, символы, всё забыть. Продавцом в магазин платья устроилась, чтобы даже близко никакой магии.

Они сидели в кафе втроём: Лена, Поленька и Сима. В Москве ещё остались Нина и Юля, но Громова

бросила трубку, едва услышав голос старосты, а Юле Рябоконь Серафима и вовсе не стала звонить. Подруга выразилась в прошлый раз как нельзя ясно – не станет она больше иметь дела с предательницей.

Оля Рощина согласилась сразу. С Нелли говорил Решетников, и уж если профессор не додавил – не стоит мучить и требовать долг дружбы.

Сима очень надеялась уговорить Поленьку, но та не сдавалась. Нервно промокнула салфеткой подкрашенные губки, поправила газовый платочек на шее, поднялась.

– Простите, девчата. Ей-богу, простите. Не могу я. Не хочу больше умирать.

– Хоть с нами посиди, – попыталась остановить её Лена, но Поленька уже вертела в руках шляпку, высматривая зеркало. Пробормотала что-то про обед, который вот-вот закончится, строгую начальницу отдела готового платья и поспешила к двери.

– Словно мы заразные… – буркнула Лена, глядя на пустой стул и чашку с алым следом помады поверх синей каймы. Поленька едва пригубила свой чай. Да что там, даже пирожное не взяла – любимое, песочное. Знала, что откажется, уже когда шла на встречу с подругами, знала.

– Зачем вообще приходила? – расстроилась Лена. – Уж лучше бы отказалась по телефону, чем вот так.

– Зря ты так, Лена, – отозвалась Сима, тоже не отводя глаз от чашки. – У неё хотя бы хватило смелости нам в глаза посмотреть. Проще ведь… убежать ночью на поезде.

У них была Оля. Уже трое против шести.

Серафима вынула из сумки несколько растрёпанных папок, развязала тесёмки на верхней, другую передала Лене. Видимо, нашим военным магам удалось хорошенько напугать немцев, потому что министерству были переданы максимально полные копии личных дел офицеров из группы «Зигфрид». Сима хорошо читала по-немецки – ещё с института, потом приходилось часто работать с документами вместе с Виктором. Лена медленно водила пальцем по строчкам, то и дело переспрашивая.

– Думаешь, сумеем взять по двое на одну?

– Почему нет? – задумчиво отозвалась Сима. – Если сумеем отсечь тех, кто послабее, щитами. Разделим сущности – и в два приёма…

– А если они связаны… как мы были… тогда, – казалось, каждое слово даётся Лене с трудом, – когда мы были… не были людьми?

Сима хорошо помнила, какую связь даёт формула. Демоны-трансформанты были не просто боевой группой. Ощущение было такое, словно они одновременно и сами по себе, и части единого целого. Они могли питать друг друга силой, разделить боль или усталость, как, возможно, сформулировал бы профессор, распределить резервы так, чтобы все единицы были боеспособны как можно дольше. Если у сущностей сохраняется эта связь, разделить их щитами будет почти невозможно – более сильные будут питать слабых, и у магов не останется шансов в этой схватке.

– Лучше бы поровну. Шесть на шесть. – Солунь задумалась, постукивая пальцами по документам с крупными печатями, на двух языках извещающими о высочайшей секретности данных. – А если подвести под формулу трансформации кого-то из офицеров, кто помоложе и посильнее? Натаскаем их немного, научим пользоваться оболочкой…

Серафима покачала головой.

– Сейчас это дело подсудное, Леночка, – проговорила она. – И когда нас Витя под формулу поставил, тоже трибуналом пахло. Непроверенную, наспех сляпанную формулу, на коленке дописанную, никто не приказал бы применить. Виктор рисковал. Его риск обошёлся нам дорого, но подумай о том, сколько жизней мы спасли, насколько приблизили конец войны. Спасло, что победителей не судят, вот и не припомнили Учителю «чёрные крылья победы», – Сима усмехнулась. – По доброй воле на такое никто не согласится,

а приказать – побоятся. Ведь придётся признать, что на нашей стороне воевали боевые маги, трансформированные по формуле, запрещённой во всех цивилизованных странах как преступление против человечности. Пока наша формула для всех – это безумные «зигфриды», которых остановили под Стеблевом «эти русские». Они лучше будут дальше офицерам руки жечь, поддерживая щиты, и изобретать воздействие, которое вместе с «зигфридами» сотрёт с лица земли пару близлежащих городов, так что останется пустыня, фонящая, как бермудская магическая аномалия. Даже за двоих трансформированных по нашей формуле магов будем перед всем миром отвечать. И не докажешь, что Маша формулу доработала, и с вербализацией по-Угаровски можно подавить процессы спонтанной демонизации… На войне проще было, Лена. В дыму, в крови многого не разглядеть. А сейчас всё как под лупой. Начнётся политика. Вскроется всё, станет наша «седьмая группа» прецедентом, и мы все мёртвым позавидуем. Потому что те лежат в покое и сраму не знают. Начнут имя Витино трепать…

– Не посмеют, – раздался над головой знакомый голос. – Учитель был магопрактик мировой величины. И о нас никто не узнает, потому что справимся без министров. Как тогда, на фронте.

Лена и Сима удивлённо подняли головы, недоверчиво уставились на незваную гостью. Юля решительно отодвинула в сторону чашку Поленьки, потом, мгновение подумав, переставила на соседний столик. Села. Взяла с блюдца возле чашки старосты овсяное печенье, повертела в руках, откусила.

– Можно я из твоей глотну? – Не дождавшись ответа от ошеломлённых подруг, Юля подвинула к себе Симину чашку и одним глотком ополовинила. «Серафимы», переглянувшись, улыбнулись. Юля никогда не умела извиняться за резкие слова, но маленький спектакль достиг цели – Сима поняла, что прощена, топор войны утонул, булькнув, в её чайной чашке, и что бы ни стояло между ними – сейчас неважно.

– Как ты… – не закончила вопроса Лена. Юля улыбнулась.

– Марья мне позвонила, – отмахнулась она. – Вот уж дятла кармановская. Она, еще в Москве будучи, пыталась меня «образумить», но я сердилась на тебя сильно, Сима, слушать не стала. Только Маша всегда верное слово найдёт. Пришла я позавчера домой – вызов лежит на междугородную. В общем, сказала, что вы в столицу выехали, и вам помощь очень нужна. Слышно было – разговор не для чужих ушей, нечего телефонисткам слушать. А уж потом я сама Поленьке в магазин позвонила – она в слезах, обещала вам прийти, но боится, что опять что-то стряслось. Выспросила у неё время и место, а после к Громовой рванула. Так что кое-что знаю, остальное расскажете. Младший лейтенант Рябоконь к очередной героической гибели за Родину готова! – Юля отсалютовала невидимому командующему и снова прихлебнула из Симиной чашки. – Кто с нами ещё, товарищ староста?

– Оля, – ответила Сима. – Машу Матюшин в Карманове запер. Они ребёнка ждут, а если Рыжую к Стеблевскому карантину подпустить, обязательно сунется.

– Нина сказала, профессор с вами, – обеспокоенно спросила Юля. – Можно ему доверять? На похоронах он мне приятным показался. Аккуратный такой старик, сразу видно, старой закалки маг. Но вы-то с ним успели пообщаться.

– Профессор будет руководить щитами и… огневой поддержкой, – начала Сима.

– Когда мы пустим в себя демонов, он добьёт нас Ясеневым, – хмуро проговорила Лена. – Есть время подумать и отказаться.

– Ты меня, часом, с Громовой не перепутала, подруга? – резко ответила ей Юля. – Я друзей на болоте не бросаю, ни от своих, ни от чужих никогда не бегала.

Лена вздрогнула и опустила глаза:

– И это знаешь?

– Знаю. Нинка сама мне рассказала. Уж не знаю, чего хотела. Может, чтобы я её перед самой собой оправдала. Только я не Угарова, нужных слов не подберу.

– А может, и правда, Машу к Нине отправить? – оживилась Сима. – Если уговорим её, нас пять на шесть будет.

И Юля, и Лена отрицательно покачали головой. Заговорили одновременно: