Вернуть Веру

Резник Юлия

Я отрицательно мотнула головой, окончательно потеряв нить разговора.

– Извини. Задумалась… Так кто, ты говоришь, штукатурит стену у вас в туалете?

– Так ведь Стас. Я когда его увидела – глазам своим не поверила. Это же обалдеть, правда? То, что мне в квартире ремонт делает сам Гуляев…

Действительно обалдеть… Я потрясенно кивнула и отвернулась к окну. А уже ко вторнику окончательно поплыла. Мы с Настькой, обложившись салфетками, легли в гостиной смотреть Гуляй-шоу. Вообще я – жаворонок, и обычно к этому времени уже вижу десятый сон, но когда весь день только то и делаешь, что спишь,

ритм сбивается. Да и не в этом дело. А в том, что сделал Стас… Нет, я, конечно, знала, что после того, как меня утвердили на должность продюсера в его шоу, кое-где в прессе стали появляться статьи, о нашем прошлом… Народ ведь хлебом не корми, дай только повод обсосать кости. Но я совсем не ожидала, что Гуляев решит прокомментировать это в своей ежедневной рубрике. А он прокомментировал и так смешно, что мы с Настькой хохотали до упаду. Стас заверил всех неравнодушных, что с бывшей женой ему работается хорошо. Как и с любым другим профессионалом своего дела. Но поскольку его речь сопровождалась то гаснущим в студии светом, то сбоями в работе микрофона, то проблемами с костюмом и реквизитом, в результате которых в одном из кадров он остался в одних трусах, его слова воспринимались до безумия смешно.

– В общем, Вер, ты давай, выздоравливай. А то видишь, что здесь без тебя творится? – закончил он подводку и под песню Цоя «Когда твоя девушка больна» танцующей походкой двинулся от микрофона к столу, чтобы перейти к следующему номеру программы. Кадры из студии сменились рекламой. Мой смех постепенно стих. Я закусила дрожащие губы, подняла взгляд и… наткнулась на пристальный взгляд дочки.

– Он – хороший, мам, - прошептала она.

– Да. Конечно. Прикольный… - усмехнулась я, съезжая на заднице с дивана.

– Нет, он – хороший. Очень.

Я тяжело вздохнула. Кивнула, не оборачиваясь, и побрела к себе.

К работе я вернулась еще через пару дней. И как-то сразу почувствовала напряжение, царившее в офисе. Это ощущение только усилилось после затянувшейся не на шутку летучки и окончательно укрепилось в сознании, когда я впервые в жизни услышала, как Гуляев на кого-то орет.

– Что за черт? – оторвалась Таня от монитора, на котором мы просматривали, смонтированные кадры.

– Не знаю, - пожала плечами Кира.
– Он в последнее время сам не свой. Как бы это не из-за подкидыша было…

Тут уже и я включилась в разговор:

– А что с ним? С подкидышем?

– Нужная сумма никак не набирается. А времени совсем не осталось…

Черт! Как же так?! Болезнь, конечно, выбила меня из колеи… Но почему мне никто не сказал, что все так плохо? Я ведь держала этот вопрос на контроле.

– Вер! Вер, ты слышишь?

– А? Что?

– Может, ты бы с ним поговорила…

– Почему я? – окончательно растерявшись, я перевела взгляд с Тани на Киру и обратно. И та и другая смотрели на меня так… ну, знаете, будто я не понимаю очевидного. Или делаю вид, что не понимаю.

– Вы же с ним не чужие люди. У него, кроме тебя, может, и нет никого. С нами он не откровенничает.

– Ладно… Ладно, я попробую. Вот с этим закончим и…

– С этим я и сама закончу. Иди, успокой его! Съемки через полтора часа. Его гримировать уже надо, а он рычит на всех так, что к нему гримерша сунуться боится. Еще

и бороду эту запустил! Скажи, что ему такая не идет. Может, хоть тебя послушает.

В общем, нашли переговорщика… Я тяжело вздохнула и отправилась на поиски Стаса. Хотя, что его было искать? Он у себя был. Перебирал за столом какие-то бумажки…

– Привет. Можно?

Он вскинул голову. И правда… заросший.

– Конечно. Что случилось?

– Это ты мне скажи, – пробормотала я, постучав ногой по полу. – Я, так сказать, представитель коллектива, который ты затерроризировал.

Гуляев сощурился. Покрутил в руках карандаш. Отбросил его с психом и вскочил из-за стола, зарываясь рукой в волосы.

– Так ничего и не скажешь?

– А что я должен сказать?

– Не знаю. Они за тебя волнуются.

– А ты?

Я промолчала. Он выругался. И на несколько растянувшихся во времени секунд в кабинете повисла тишина.

– Сколько не хватает?

Гуляев резко повернул голову:

– Много.

– И все же? Эту информацию я все равно получу. Хоть от тебя, хоть от Вероники.

– Чуть больше полумиллиона.

– Долларов?

Гуляев раздраженно повел плечами, и я поняла, что могла бы не уточнять.

– Черт… Это действительно много. Нужно что-то придумать… – в задумчивости я опустилась на крышку его стола.

– Мне как раз подвернулся корпоратив. Я сейчас этим практически не занимаюсь, но предложили хорошие деньги…

– Это просто отлично.

– Да, только ничего не выйдет. В этот день – юбилей у Матвеева.

– Черт… - пробормотала я, понимая, что у Гуляева нет вариантов. Какой бы звездой он ни был, но если ему было велено вести праздник у главного акционера канала – тут уж без вариантов. И ведь за это ему даже не заплатят. Совсем… Стало понятно, почему он психует.

– Твой корпоратив все равно не покрыл бы остаток, – довольно здраво рассудила я. Стас обжег меня еще одним злым загнанным взглядом, уворачиваясь от которого, я взялась разглядывать бумаги у него на столе. И среди прочих увидела фотографию… женщины. Взяла в руки, вглядываясь в изображение.

– А это… кто?

Гуляев подошел ближе и, лишь теперь осознав, что же я такое рассматриваю, резко выдернул у меня фото и спрятал его в ящике стола.

– Неважно.

А я, не знаю, как… просто не знаю… и так вроде бы все поняла, хотя с этой женщиной у Стаса на первый взгляд вообще ничего общего не было.

– Это твоя мать, да? Ты нашел ее?

22

– Лицо вроде бы знакомое… Хоть ты на нее совсем не похож.

Вера закусила нижнюю губу, которая у нее была несколько тоньше верхней. Эта особенность придавала ее чертам ужасно чувственный и как будто немного капризный вид. Странно, что я один черт отмечал эти детали, несмотря на творящийся в голове бедлам.

– Еще бы ты ее не знала.

Я отвернулся к окну, чтобы не видеть жалости в ее голубых глазах и… прочего дерьма. Ведь мне от нее не жалость нужна была, в самом деле. Я не хотел ей казаться жалким! Я медленно выдохнул. Вдавил кулаки в подоконник, наблюдая за происходящим на улице через усыпанное бриллиантовой крошкой дождя стекло.