Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— У мола. Он в форме, еще красивей, чем прежде. Не сердись, Андрюша, этот факт меня не касается.
— В какой он был форме? — спросил Ахмет.
— Как у солдата. Только погоны такие… с разноцветным шнурком по краям.
— Ясно, — сказал Ахмет. — Наш Коля — патриот.
— Почему патриот? — спросила Лидочка.
— Вольноопределяющийся, — сказал Андрей. — Я тоже хотел стать. И если бы не эти события…
— Не говори глупостей, — сказала Лидочка, — я тебя не отпущу.
— И что тебе сказал фон Беккер? — спросил Ахмет.
— Он был рад меня видеть. Он служит где-то… В Феодосии, там береговая артиллерия.
— Хотел бы я быть таким вольноопределяющимся, — сказал Ахмет. — И патриот, и долг выполнил, и фронт далеко.
— Ты не прав, Ахмет, — сказал Андрей. — Куда его послали, там он и служит.
Ахмет не стал спорить. Детское приятельство давно уже дало трещины. А любит ли Колю Андрей? Конечно нет… и все же это Коля Беккер, брат Нины, сосед, о котором столько знаешь и прощаешь ему то, чего не простил бы чужому.
Вино было легкое, хорошее, прохладное. От столика открывался вид к лесу, зеленому и багровому ковру, наброшенному на крутой склон. Домики Ялты казались белыми кубиками, разбросанными шалуном у воды.
— У меня из головы не идет эта шкатулка, — сказал Андрей. — Как грабители могли догадаться?
— Ты о той шкатулке, что под полом? — спросила Лидочка.
— Да, — сказал Андрей. — А в городе уже все знают?
— Что ограбили, знают, — сказала Лида, — а про шкатулку ты мне сам рассказал.
— Когда?
— Ну вот. — Лидочка смутилась. — На Рождество, пока мы с тобой автобуса ждали!
— Вот и еще один подозреваемый, — сказал Ахмет.
Андрей спохватился:
— Как могло из головы вылететь? Прости, Лида.
— Я не сержусь, — сказала Лида, но она была чем-то озабочена.
— Поехали, что ли? — спросил вдруг Ахмет. — Меня ждут великие дела, как любил говорить Гарибальди.
Андрей настоял на том, что платит он. Ахмет развел руками. При Лидочке он робел. Он довез их до дома и умчался.
После чая Евдокия Матвеевна оставила «детей» в Лидочкиной комнате, где на стенах висели голубые акварели. Лида, убедившись, что мать в самом деле ушла, сказала:
— Я очень перед тобой виновата, но я должна тебе все рассказать.
— Что случилось? — У Андрея провалилось сердце. Он сидел на стуле, любовался Лидочкой. И признание таким тоном доброго не сулило. — Ты встретила другого человека?
— Не говори красиво. Я к тебе хорошо отношусь, — сердито сказала Лидочка. — Но я должна показать тебе одно письмо.
Она раскрыла ящик письменного стола и вытащила оттуда пачку писем, перевязанную голубой ленточкой.
— Я раньше от мамы письма прятала. А потом поняла — она все равно найдет. Она у меня хорошая, но очень беспокоится. Она только делает вид, что к тебе расположена.
— А на самом деле?
— Она тебя боится. Она боится, что ты меня обидишь, соблазнишь и бросишь… Она всех мужчин боится, которые могут сделать мне больно. Ты не сердишься на нее?
— Нет.
— Вот письмо. Это письмо от Марго. Она мне прислала его еще весной. Я совсем о нем забыла. А сейчас, когда был этот разговор, я вспомнила.
Лидочка пробежала глазами первую часть письма, перевернула голубой листок и дальше прочла вслух:
— «Я видела Ахмета. Представляешь, он заявился в Одессу, где-то узнал наш адрес, подстерег меня. На извозчике с букетом роз. Ты не представляешь, какое это уморительное зрелище! Я признаюсь тебе, что была тронута. Он такой забавный. Он повел меня вечером в кафешантан. Я делала вид, что я светская львица, для которой все это, как говорят в Одессе, «семечки». На самом деле ты знаешь, что я никогда там не была. Это очень пошло, но увлекательно и шикарно, Ахмет просадил кучу денег. Я думаю, что он взломщик — он совершенно не считает денег. Я старалась при нем ни слова o my dear friend, а он и не спрашивал. Я ему рассказала о твоем романе с Андрюшей. Роман в письмах — ах, как это мило! И даже рассказала, помнишь, ты мне призналась, как этот Андрюша хотел произвести на тебя впечатление и придумал романтическую историю про сокровище под полом в кабинете его дядюшки или отчима — не помню уж кого. Ахмет тоже смеялся, но он отзывается об Андрюше очень тепло. Хоть и считает его слюнтяем…»
Лидочка скомкала письмо и, как бы перенеся на него злость, швырнула в угол.
Сначала Андрей услышал и понял не ту часть, что касалась сокровищ, а мнение о его характере, которое Лидочку не удивило и не обидело. И это мнение Ахмета!
— Значит, Ахмет сказал неправду, — услышал он голос Лидочки.
— Он забыл, — сказал Андрей. — Не придал значения и забыл. Он бы сказал мне, если бы помнил.
— Андрей, ты самый добрый на свете, — заявила Лидочка. — А я так боялась, что ты рассердишься.
Постучала Евдокия Матвеевна и позвала пить чай.
— Спасибо, — сказал Андрей, — если вы не обидитесь, я уйду.
— Почему? — возмутилась Евдокия Матвеевна. — Сейчас придет Кирюша, мы посидим, вам надо быть среди людей — одиночество в вашем трагическом положении губительно. Послушайте уж моего совета.
— Я хочу попробовать пройти в больницу, — сказал Андрей. — Может быть, Глаше лучше. Может, меня к ней пустят.
— Завтра, — сказала Евдокия Матвеевна. — До завтра ничего не изменится.
Андрюша знал, что не останется здесь. Такая вот шлея ему под хвост попала, как говорила в таких случаях тетя Маня. Она говорила: «Ты, Андрюша, человек мягкий, можно сказать, бесхарактерный — и как многие бесхарактерные люди — страшно упрямый. А упрямство, учти, порок». Андрей и не мог бы сказать, что заставляло его уйти. Но Лидочка поддержала его:
— Мама, неужели ты не понимаешь, что Андрей переживает?
— Вы дорогу знаете? За церковью сразу направо, — сказала Евдокия Матвеевна. — Узнайте там, что надо Глафире. Я завтра могу прийти в больницу и принести. Может, мед ей нужен?