Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Господин следователь, мне лучше знать, как мне удобнее. Если вы не согласны, то я тотчас же обращусь к адвокату.
— Зачем так строго? — ухмыльнулся Вревский. — Студенту адвокат не по карману.
Он достал из кармана связку ключей, отстегнул нужный и протянул Андрею. И того сразу охватило подозрение — не слишком ли легко согласился Вревский?
— И вы не боитесь привидений? — спросил Вревский, принимаясь писать записку полицейскому.
— Чьих? Никто не погиб и не умер в нашем доме.
— Есть только подозрения, — согласился Вревский. — Ну, с Богом. Если грабители вернутся, я не смогу вас защитить… и предупреждаю, ничего на втором этаже не трогать.
Андрей пожал плечами, выказывая равнодушие к опасности. Но на самом деле, если бы не настойчивая просьба Глаши, он не осмелился бы возвратиться в дом.
Он вернулся в гостиницу, расплатился и, наняв извозчика, отвез чемодан в дом к отчиму. Полицейский все так же тосковал у ворот, но Андрей показал ключ и записку от Вревского. Полицейский долго читал ее, шевеля мокрыми губами, потом сказал:
— Ну как знаете.
Дом был залит солнцем. Андрей поставил чемодан в детскую, но наверх подняться не решился.
На кухне на давно остывшей плите стоял чайник. Хлеб в хлебнице высох и заплесневел. Андрей выбросил его в курятник, куры завопили, услышав, что он подошел, забили крыльями. Так что пришлось вернуться на кухню, отыскать пакет с крупой и высыпать в курятник. Вода у птиц была.
Полицейский поглядывал из-за забора. Умывшись и переодевшись (белье в его шкафу было проложено лавандой), Андрей пошел к Иваницким, где его ждали с нетерпением. Евдокия Матвеевна уже готова была вместе с Лидочкой бежать на поиски. Но когда все выяснилось и Андрей рассказал о вчерашнем визите в больницу и последнем разговоре с Вревским, все немного успокоились, лишь Евдокия Матвеевна никак не могла согласиться с тем, что Андрей будет жить в том самом доме.
— Они могут вернуться, — повторяла она, округляя голубые глаза. — Вы подвергаетесь страшной опасности!
— Там полицейский, — сказал Андрей.
Но Евдокию Матвеевну он не убедил. Она так и не поняла, зачем ему жить в доме отчима, когда она готова его принять. А о словах Глаши, о просьбе ее оставаться в доме на случай возвращения отчима Андрей не стал говорить — он понимал, что еще больше испугает Евдокию Матвеевну.
Поговорить с Лидочкой дома было невозможно, потому что ее мать, обуреваемая заботой об Андрее, не оставляла их ни на минуту. Горпина напекла оладьев и стояла над Андреем, требуя, чтобы он ел их, пока горячие.
Вечером к ней приходил достойный жених, а когда он ушел — одному Богу известно. Так что Горпина была распаренная, добрая и малоподвижная.
Лидочке тоже было невтерпеж сидеть дома. И, едва дождавшись, пока кончится завтрак, она сказала:
— Мама, мы пойдем погулять.
— Куда?
— Не все ли равно. Андрею надо побыть на свежем воздухе.
Скрепя сердце Евдокия Матвеевна вынуждена была согласиться с этой мыслью. Они выбежали из дома и поспешили вниз по переулку. Евдокия Матвеевна смотрела вслед из окна и кричала:
— Лидочка, ты шляпку забыла! Лидочка, это же совершенно неприлично!
Андрею за этим криком послышалось другое: «Лидочка, я все вижу! Лидочка, я всегда рядом, не забывай об этом!» Ему стало смешно. Лидочка тоже засмеялась. Так они и добежали до набережной.
Именно в этот момент по набережной ехал Ахмет в своей машине. В машине сидело несколько татар зажиточного вида, некоторые в фесках. Были они напряжены, словно собрались на панихиду. Одинаково они обернули лица к бегущим, а Ахмет узнал и отдал честь.
Машина скрылась.
— Кто это были? — спросила Лидочка.
— Турецкие шпионы, — ответил Андрей серьезно.
Они зашли далеко на мол, разулись и уселись на краю, свесив ноги. Ветер дул редкими, но сильными порывами, чайки кружились над головами, вопили, надеясь на кормежку.
Лидочка долго молчала. Андрей тоже молчал, было спокойно, по набережной гуляли люди, как в мирное время, только на молу почти никого не было.
— Я почти не спала, — сказала Лидочка. — Ты понимаешь, о чем я думала?
— Обо мне?
— Я думала, что, если все это правда и если Маргарита рассказала Ахмету, а Ахмет проговорился бандитам, это значит, что я во всем виновата.
— Лидочка, не надо. — Андрей был совершенно искренен. — В жизни надо кому-то верить. Вот я верю тебе, я верю тете Мане. Я верю Глаше. Есть люди, которым надо верить. Если не верить, то жизнь теряет всяческий смысл. Я верю Ахмету. Когда мы его увидим, спросим его об этом. Ты увидишь, что он ни в чем не виновен. Успокойся, пожалуйста.
— Андрюша, мне очень страшно. Не только из-за нас с тобой. Еще зимой все было понятно. А потом я испугалась, что ты уйдешь воевать и тебя убьют. А я останусь твоей вдовой, навсегда, а я даже не была твоей женой. Сейчас тихо, а это нечестная тишина, потому что я знаю, что там, на западе, стреляют и убивают. Не было бы войны, никто бы не напал на Сергея Серафимовича.
— Бандиты были всегда.
— А сейчас люди изменились. Если можно убивать по приказу, если убивать хорошо, то, значит, можно убивать и без приказа. Я хочу куда-нибудь с тобой уехать. Далеко, где не бывает войны.
— А мама?
— Лучше, если бы можно было взять маму и папу с собой.
— Не надо бояться. Война скоро кончится. Ты же знаешь, что она скоро кончится и тогда все вернется на старые рельсы. Я тебе как историк говорю. Сколько было войн в мировой истории, и всегда все возвращалось на круги своя. Наполеон прошел по всей Европе, а через десять лет никто уже не помнил о нем: как круги на воде — разошлись, и снова спокойно.
Лидочка положила голову на плечо Андрею, он обнял ее.
— Что там у тебя в кармане? — спросила она. Лидочка очень хотела, чтобы ее успокоили, чтобы думать о хорошем.