Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Кто дежурит? — закричал он в трубку.
— Лейтенант Берестов, — отозвался Коля.
— Вы что, не знаете, что происходит в городе?
— Мне только что сообщили об инциденте на «Фирдониси». Я жду подтверждения.
— Почему не позвонили мне?
— Как только получу подтверждение, сразу позвоню вам.
— Господи, идиот! — закричал Немитц. — Своей неповоротливостью вы губите Черноморский флот! Я тотчас же еду в штаб!
Но Коля зря ждал приезда контр-адмирала.
После разговора с Колей и коротких переговоров с другими людьми адмирал Немитц приказал подать ему автомобиль и с одним небольшим портфелем в руке, в котором хранились документы, поехал на вокзал, где стоял под парами его собственный поезд — три вагона с паровозом. Семья адмирала покинула Севастополь за день до этих событий.
Вскоре он уже был в Одессе.
Не дождавшись адмирала Немитца или звонка от Гавена и с каждой минутой все более ощущая свою беззащитность, вздрагивая, когда на улице раздавался выстрел или крик, Беккер не выдержал.
Он вошел в кабинет адмирала и быстро просмотрел один за другим все ящики письменного стола. В прихожей надрывался телефон, но Коля не подходил к нему.
В столе он отыскал пистолет с запасной обоймой — неизвестно, кто из трех последних командующих флотом оставил его здесь, затем коробку гаванских сигар, Евангелие, какие-то бумаги и письма.
Сигары и пистолет он взял с собой.
К последнему звонку он подошел. Из полуэкипажа сообщали, что пришли матросы и увели всех офицеров.
— Так и надо, — сказал Коля.
Он накинул плащ, закрыл за собой дверь и, постояв в пустом коридоре, прислушиваясь к тревожным звукам ночного города, вышел из дома задним ходом. Не нужны ему были ни большевики, ни офицеры. Он хотел покоя.
Улицей Коля не пошел — та была царством озлобленных матросов и тех городских подонков, которые, таясь по темным углам, в моменты социальных потрясений лишь ждут возможности выйти хозяевами на ночные улицы.
Коля проскочил задами до чахлого садика у реального училища и нырнул в узкий переулок. Было зябко и сыро, будто открыли дверь в подвал и оттуда выходил застоявшийся зимний воздух. Издалека донесся женский крик. Он мог и не быть связанным с теми событиями, которым способствовал Беккер, но воображение подсказало Коле растрепанную, в ночной рубашке женщину, выбежавшую к открытой двери, — только что увели ее мужа и он еще оборачивается и видит ее и велит ей, движимый страхом за семью:
— Уйди же, простудишься! Уйди в дом…
«Не переживай, — сказал в последнем разговоре Гавен, — ничего с твоими братьями по классу не случится — попугают их, пошумят, может, кому-нибудь и синяков наставят, но мы проследим, чтобы никого не убили, — можешь быть спокоен, мы же не убийцы».
Уже тогда Коля не до конца поверил Юрию Петровичу, но теперь, прижимаясь ближе к заборам и слушая напряжение ночного города, он понял, что Гавену и его партии нужна была власть, и чем больше оппонентов этой власти погибнет, тем лучше партии.
Выходя из переулка на площадь и желая пересечь ее, Коля в задумчивости забыл об опасности и чуть не погиб — именно в этот момент раздались выстрелы, мимо переулка пробежал человек в расстегнутой шинели, потом два матроса, которые на ходу стреляли из карабинов. Один из них, на бегу крикнув что-то дикое, развернул карабин и выстрелил в переулок, где стоял Коля, — то ли краем глаза увидел его силуэт, то ли так, на всякий случай.
Пуля отбила кусок дерева от забора, и деревяшка ударила отшатнувшегося Колю по плечу.
Коля сосчитал до трехсот, прежде чем осмелился выглянуть на площадь.
Площадь была пуста.
Через несколько минут запыхавшийся Коля открыл калитку во двор к Раисе.
Коля не успел пересечь узкое пространство дворика, как дверь в дом резко отворилась и дворик затопило слишком ярким желтым светом.
— Коля! Коленька… Живой!
Раиса охватила его полными короткими руками, она прижималась к нему, и Коля чувствовал, как быстро бьется ее сердце. Он хотел было оттолкнуть ее, но не посмел, потому что именно тогда понял, что на всем свете есть только один человек, который думает о нем и боится, дойдет ли он живым до дому. О сестре Коля в тот момент и не мог подумать — она была слишком далека.
— Ну что ты, полно, — сказал Коля, отстраняя Раису. Он пошел в дом. Раиса семенила следом и говорила счастливо и сбивчиво:
— Я уж не чаяла, честное слово, офицеров по городу хватают, Елика арестовали, а как же так — он же ихний начальник, а они его арестовали?
— Ты с чего взяла?
— Ты заходи, заходи, Мария Алексеевна подтвердит, ты ее знаешь…
Еще чего не хватало! Коля еле сдержался, чтобы не выругаться. Никаких сил общаться с посторонними людьми у него не оставалось, а по виду худой непричесанной женщины, глаза которой были настолько зареваны, что еле раскрывались, он понял, что его сейчас будут просить, уговаривать… Коля уже сталкивался со склонностью Раисы преувеличивать возможности Коли и его желание помогать страждущим. Она и не скрывала своего к этому намерения. «Елик, когда за мной ухаживал, всегда с людьми разговаривал и советы давал. Сегодня он совет даст, а завтра и мне помогут». И Раиса довольно смеялась, понимая, впрочем, цену своей хитрости. Она была существом добрым и хотела, чтобы всем было хорошо.
— Вот, Андрюша, ты Марью Алексеевну помнишь…
— Ну, что у вас случилось? — Коля пытался говорить сухо, но вежливо. Получилось — брезгливо. И женщина сразу поняла.
— Я не просить, вы не думайте, — сказала она сразу. — Я к Раисе зашла, рассказала, что видела, а она мне сказала, чтобы я вас подождала, сказала, что вы в штабе, может, знаете…
— Я ничего не знаю! — сказал Коля.
— Да ты послушай! — вдруг рассердилась Раиса. — Ты же не знаешь, о чем говорят, не выслушал, о чем разговор, а уже не знаешь!
У Коли раскалывалась голова. Сейчас бы на сутки заснуть.
— Ну рассказывайте, — сказал он, присаживаясь за чисто выскобленный кухонный стол.
И заплаканная женщина рассказала, что к ней в дом поздно вечером вошли три матроса. Они были пьяные и с ружьями. Они велели ее мужу, поручику из полуэкипажа, собираться. Они грозились его убить. А когда они его увели, то жена побежала следом, и матросы не могли от нее отделаться, хоть один и ударил ее прикладом. В этом месте Раиса сказала: «Я синяк видела, как утюгом прижгли».