Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Между тем в комнату вводили все новых задержанных, и стало совсем тесно. Часто раздавался вопрос:
— А он где?
Спрашивали о человеке, который должен был все решить. Но он не появлялся, и в конце концов один из матросов, взяв на себя ответственность, крикнул:
— Перевози их в тюрьму, чего здесь держать! Потом разберемся.
— Зачем в тюрьму, на гауптвахту! Она поближе будет.
— На гауптвахте и так набито — а тюрьма еще не полная.
Все засмеялись — почему-то показалось смешным, что тюрьма еще не полная.
Так, толпой, не слушая возражений, слившихся в общий беспомощный гул, к которому Андрей не стал присоединять своего голоса, задержанных погнали через зал к выходу из вокзала.
Андрей вытягивал голову, чтобы рассмотреть Лидочку и дать ей знак, но он смотрел туда, где оставил Лидочку сторожить чемодан, тогда как она ожидала его у дверей к коменданту и оказалась на какие-то секунды сзади. Пока она пробивалась сквозь толпу, чтобы догнать задержанных, Андрей отчаялся ее увидеть и потому решился на необдуманный и роковой для себя шаг: он сообразил, что только сейчас, пока они идут по вокзалу, у него есть возможность нырнуть в поток времени хотя бы на день и исчезнуть — его даже никто не хватится.
Но действовать надо было быстро, и потому Андрей, сочтя, что никто на него не смотрит, полез в карман и извлек портсигар. Но в тот момент за ним следили два человека: Лида, которая бежала близко, почти рядом, мысленно уговаривая Андрея посмотреть на нее, но не решаясь его окликнуть, чтобы не сделать хуже, и матрос, который вел задержанных и, оказавшись всего в двух шагах сзади Андрея, увидел, что студент, одетый по-летнему, в одной тужурке, лезет во внутренний ее карман и вытаскивает пистолет — угол серебряного портсигара, зажатого в руке Андрея, показался ему рукояткой пистолета.
Матрос не стал рассуждать. Испугавшись, что студент начнет стрельбу, он прыгнул вперед и, схватив Андрея за руку, рванул на себя так, что не ожидавший нападения Андрей чуть не упал и выпустил портсигар из руки.
Лидочка ахнула — ей показалось, что портсигар сейчас разобьется. Она ринулась вперед, чтобы подобрать его, но матрос оказался куда проворнее — он оттолкнул Лидочку, не поглядев на нее, схватил портсигар и только тут сообразил, в чем дело. Он туповато улыбнулся и доверчиво сказал Андрею:
— А я думал — пушка.
— Пошли, пошли, не отставай! — крикнул другой матрос, который замыкал процессию.
Толпа цыган неожиданно вклинилась между Лидочкой и Андреем.
И тут Андрей увидел Лиду.
— Все в порядке! — крикнул он. — Это недоразумение!
Он мысленно заготовил эти слова для Лидочки и произнес их, хотя, конечно же, в тот момент страх потерять портсигар — палочку-выручалочку — охватил его остро и больно.
Лидочка кивала, слушая, но смотрела на матроса.
— Отдайте, пожалуйста, — сказал Андрей матросу.
— Что с возу упало — слыхал такое? — осклабился матрос.
Андрей навсегда запомнил его улыбку и золотые коронки во весь сверкающий рот, лица не запомнил, а запомнил улыбку.
— Пошел, пошел, чего разговорился! — Андрея толкнули в спину дулом карабина, и он, чтобы не потерять равновесия, вынужден был пойти вперед. Он оглядывался — теперь уже не из-за портсигара, а чтобы увидеть Лидочку, потому что вдруг понял, что, потеряв портсигар, стал самым обыкновенным человеком, которого могут убить и, вернее всего, скоро убьют, и он больше никогда не увидит Лидочку.
На площади перед вокзалом, заранее подогнанная туда, стояла длинная черная тюремная фура. Арестованных быстро, с криками, чтобы не задерживались, толкая и ругаясь, погнали через площадь.
Лидочка бежала за арестантами.
Андрей помахал ей и крикнул:
— Не бойся! Я вернусь!
В тюремной фуре было тесно — туда набилось человек двадцать.
Стояли, держась друг за друга и за стены. В фуре пахло блевотиной и мочой. Было душно.
Фура дернулась и нехотя покатилась по мостовой. Внутри было темно, и люди молчали, они старались сохранить равновесие.
Путешествие было недолгим, но Андрей очень устал.
Потом фура остановилась, задняя дверь раскрылась. Андрей сразу догадался, что они находятся в тюремном дворе.
Снаружи стояли несколько матросов и тюремные стражники в серых, плохо сшитых мундирах.
— Руки назад! Выходи по одному! — закричал матрос. Матросы и тюремные надзиратели, не скрывавшие недовольства прибытием арестованных, выстроились в два ряда, пропуская задержанных. В стороне какой-то чин, видно, начальник тюрьмы, собачился с молодым телеграфистом в шинели. Он отказывался принять заключенных, а человек в шинели угрожал ему именем революции.
В ожидании конца спора заключенные остановились, стараясь не дотрагиваться друг до друга, как будто каждый подозревал соседа в заразной болезни и надеялся, что начальник тюрьмы окажется победителем, а матросы будут вынуждены отпустить их по домам. Но человек в студенческой шинели нашел неотразимый аргумент, который подействовал даже на привыкшего ко всему начальника тюрьмы:
— Тогда мы их прямо тут расстреляем!
— Почему?
— Не везти же их назад?
Этот революционер и подчиненные ему матросы были настолько серьезны, что начальник тюрьмы махнул рукой и велел старшему надзирателю:
— Принимай партию.
Андрея провели в низкое, с серыми захватанными стенами и решетками на окне помещение, где за столом сидел писарь крысиного облика, а посреди комнаты стояли три надзирателя, которым было скучно и которые спешили оформить новую партию заключенных. Они быстро и равнодушно обыскивали людей. Когда очередь дошла до Андрея, надзиратель провел руками по бокам, по бедрам и между ног, вытащил из карманов все мелочи, высыпал их на стол и, не найдя ничего подозрительного, ссыпал в мешочек.