Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Как жалко, — искренне сказала Лидочка.
— Я хотел вам сказать, что 20 ноября у меня должен быть вечер в Доме железнодорожников. Если вам интересно, приходите.
— Большое спасибо, — сказала Лидочка.
— Тогда я с вами прощаюсь. Через десять минут уходит грузовик, они за продуктами поедут и меня захватят.
— Я была рада с вами познакомиться, — сказала Лидочка. Она почувствовала, что Пастернаку не хочется с ней расставаться. Он будто ждал еще — последних, нужных слов, но слов не получилось.
— Лида, — сказал Александрийский отцовским голосом, — нам пора.
— Простите, — сказал Пастернак, — до встречи.
Лидочка посмотрела, как Пастернак через две ступеньки легко взбежал на второй этаж. Она открыла дверь, пропуская Александрийского вперед. У него была узкая согбенная спина. Александрийский еще в дверях стал раскрывать большой черный зонт. В лицо колотил промокший ледяной ветер. Зонтик никак не раскрывался, его рвало из рук профессора.
— Давайте я сама, — сказала Лидочка. Она вышла на улицу, раскрыла зонт и быстро повернула его горбом против ветра. — Мы куда идем? — спросила Лида.
Стало холодно, ее москвошвеевское полушерстяное пальто пропускало ветер и через несколько минут пропустило бы и воду. Вокруг был влажный сумрак, и парк вдали скрывался, расплывался в водяном мареве. За последние два дня деревья совсем облетели — лишь кое-где дергались под ветром последние желтые листья. Две белки перебежали дорожку перед Лидой и стремглав кинулись вверх по толстому кленовому стволу.
— Сорвут заготовки! — крикнул Александрийский.
— Кто сорвет? — не поняла Лидочка. — Кулаки?
— Погода плохая, — серьезно ответил Александрийский. — Белки не смогут положить в закрома собранный урожай.
— Мне их жалко, — сказала Лидочка.
— Вы не правы. Сначала надо выяснить их классовый состав. А потом уж жалеть. Под видом белки может скрываться классовый враг, вы подумали?
— Я подумала, что вам лучше помолчать на такой погоде, — сказала Лидочка. Она остановилась и под защитой зонта, который с трудом удерживал профессор, вытащила провалившийся под пальто шарф, отчего грудь Александрийского была совершенно открыта. Затем Лидочка перехватила зонт, который профессор с трудом удерживал, потому что ветер стучал и ломился в него, как будто пришел с обыском.
Они вышли за ворота усадьбы — широкая дорога вела вниз, мимо кладбища к прудам и основному въезду, другая, от ворот направо, — к каким-то хозяйственным строениям.
На развилке стояла массивная старая церковь, дверь в которую была полуоткрыта, и внутри было темно, а на полу были видны рваные листки бумаги.
Александрийский взял Лидочку под руку и повел направо. Пришлось идти по скользкому глинистому валику между наполненными водой колеями. Лидочка перепрыгнула через колею и пошла по обочине, держа перед профессором зонт. Сама она уже успела промокнуть.
Профессор не оценил этой жертвы.
— Мы идем в гости к Полине, — сказал он. — Жаль, что вы проспали, но я надеюсь, что мы успеем туда первыми. И все тайны разрешатся сами собой.
— А вы знаете, где она живет?
— Я узнал сегодня утром.
— Как?
— Не важно.
— Значит, вы мне поверили?
— Разумеется, я вам поверил! Ведь кто-то уронил китайскую вазу. Но мне хотелось бы услышать ваше мнение — кому нужна была ее смерть?
Фраза была позаимствована из рассказа Конан Дойля, но, видно, у Александрийского не было в памяти других пособий в сыскном деле.
Лидочка подумала, что теперь глупо скрывать от профессора то, что ей было известно о Полине. Ведь почти наверняка причиной ее смерти стал разговор в умывальной. И Лидочка пересказала исповедь Полины о насильнике Мате.
Александрийский был настолько увлечен рассказом, что остановился, спрятал, наклонившись, голову под зонт и непроизвольно перебивал Лидочку восклицаниями: «Нет, ты только подумай!», «Вот наглец!», «Вы говорите, поезд Троцкого?». А когда Лидочка закончила рассказ появлением нечаянного свидетеля — Альбины, профессор, охваченный детективным азартом, сжал худые кулаки и громко произнес:
— В лучших традициях Агаты Кристи! Вы знакомы с Агатой?
— Нет.
— Это английская писательница. Уже сегодня — мировая величина… Значит, ее укокошил Матвей?
— Может, она живая?
— Мало шансов. Потому что у нас уже двое подозреваемых.
— Алмазов тоже?
— Он узнал обо всем от своей любовницы.
— Альбина дала слово!
— И вы поверили этой шавке? — Александрийский решительно двинулся вперед.
Лидочка удивилась — за время их недолгого знакомства профессор не позволял себе грубых слов.
— За что вы так ее не любите? — Лидочка почувствовала себя защитницей Альбины. Но ее тайну она раскрыть не могла. — Ведь Альбину могли толкнуть на это обстоятельства.
— Не бывает обстоятельств, заставляющих стать бесчестным.
Лидочка сомневалась в правоте Александрийского, но возражать не стала.
— Хотя я не вижу мотива у Алмазова. Такие, как он, даже имея основания, не убивают сами, а вызывают сотрудников. Пожалуй, вы правы — Полина испугала Матю. У Шавло есть дела с Алмазовым?
— Вы тоже так думаете?
— Матвей сейчас на распутье. У него Фаустов комплекс — он ждет выгодного покупателя.
— А участие в насилии скомпрометирует его?
— При чем тут насилие? Кого испугаешь насилием? Напрягите свой хорошенький мозг, мадемуазель!
— Я вас не понимаю.
— Поезд Троцкого! Вы понимаете, какое это преступление? Он служил в охране Троцкого!
Тут профессор Александрийский поскользнулся и чуть было не въехал галошей в глубокую колею. Лидочка еле успела подхватить его, но выронила при этом зонтик. Так что пришлось прервать разговор.