Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— А теперь познакомьтесь с вашим супругом.
Женщина покорно повернула голову к Андрею, словно была к этому готова.
Саша не смеялся, но был доволен.
— А ты, Берестов, не изображай радости и удовольствия. Если бы не указание начальства, никогда бы тебе такую шалаву не отдал.
Сталинский развернул бумагу так, чтобы Андрей мог прочесть написанное. Мог, да не успел.
— Здесь распишись, — сказал Саша.
— Дайте прочесть, — сказал Андрей.
— Берестов, ты мне надоел. Или ты подписываешь, или идешь в карцер. Я тебе гарантирую скорую гибель от холода и голода. Как пить дать.
— Ну почему нельзя? Даже следователь давал.
— Я тебе не следователь, а оперативник. Ты у меня в разработке. А это твоя жена. Альбина Берестова, будьте знакомы.
— У меня есть жена.
— У тебя была жена, Берестов. А теперь у тебя только номер. А номер на братской могиле мы не ставим. Подписывай, не томи. Твоего мнения не требуется. Только — что ознакомился.
Андрей к этому времени уже успел прочесть сверху — типографское «Постановление», дальше мелко, неразборчивым почерком Саши Сталинского. А, да черт с ним! Ознакомился, не ознакомился — апеллировать некуда.
Когда расписывался, увидел, что там уже есть подпись этой молодой женщины. Она подписалась странно: «Альбина Смирнова-Лордкипанидзе».
— Эй, Винокур! — крикнул Саша Сталинский.
Заглянул сержант.
— Следующие пришли?
— Готовы.
— Тогда этих в красный уголок.
Сержант показал жестом, что надо уходить, и они вышли. В предбаннике ни Гезы, ни Паукера не было. Зато стояли три мужика из соседнего барака — Андрей их всех знал в лицо. Они молчали. Так же, как и Берестов, не ждали добра.
А когда Андрей вошел в красный уголок, оказалось, что там уже собралось человек двадцать — большей частью зэки, некоторых Андрей встречал. И несколько женщин, тоже почти все из заключенных. Андрея стали спрашивать — не знает ли чего? Оказывается, все уже прошли через кабинетик Саши Сталинского и всех заставили расписаться на неизвестном постановлении.
Альбина потянула Андрея за рукав — в угол, к зарешеченному окну.
— Простите, — сказала она высоким, ломким, очень ясным голосом, — но я знаю, что он там писал.
— Скажите. — Андрей ответил также вполголоса, подчинившись ее настороженности.
— Это постановление о переселении, о высылке. Там сказано, по какому адресу мы будем проживать.
— Это чепуха какая-то.
— Нет, не чепуха. Гражданин Сталинский спрашивал меня, читала ли я книгу «Ледяной дом».
— Лажечникова?
— Кажется, Лажечникова. Он сказал, что какая-то царица сделала дом изо льда, и туда поселили после свадьбы шута и шутиху, и они провели брачную ночь во льду.
— Правильно, — сказал Андрей. — Но какое это имеет отношение к нам?
— Мы все будем жить в ледяном доме.
Андрей пожал плечами. У него возникло подозрение, что женщина не совсем нормальна, она и говорила странно — глядела в упор, а глаза были полны слез.
В соседнюю комнату, когда-то чертежную, прошли три доктора. Вольные, из больницы института, с ними на подхвате профессор Коган и академик Лобанов — они зэки, но их держат при больнице санитарами, когда что случается с начальством, их вызывают на консультации. Академики довольны, насколько может быть доволен человек в клетке.
Когана Андрей знал — у него было воспаление легких в прошлом году. Он лежал в больничном бараке, и Коган его почему-то выделил из других больных. Даже снисходил до разговоров с молодым человеком. Они разговаривали, когда у Когана было свободное время — пол вымыт, лекарства розданы, белье принесено, — он приходил к Андрею, приносил табуретку, садился и рассказывал о своем институте, потому что полагал, что Андрею интересно слушать о том, что относится к молодости Когана.
Проходя мимо, Коган узнал Андрея, подмигнул ему.
Один из зэков, мелкое существо с испуганными мышиными глазками, сказал:
— Эпидемию подозревают. Уже многие пострадали в Устьваглаге.
— Какая эпидемия? — отозвался кто-то от окна. Вроде бы равнодушно, но готовый впитывать информацию. Все замолкли — все повернулись к существу; Андрею было ясно, что существо врет, сейчас вот, на глазах придумывает, но он тоже затаил дыхание.
Но существо не успело придумать даже названия болезни, как Коган вышел из комнаты со списком в руках, очки сползли на нос. Он запрокидывал голову, чтобы разобрать текст, хотя проще было бы поправить очки.
— Аникушин, — выкликнул он. — Берестов!
Существо всполошилось, стало перебирать ногами, словно сопротивляясь толчкам в спину. Но притом все же продвигалось к двери, бросая взгляды назад. «Братцы, — молили безмолвно глаза существа, — за что?»
Андрей поглядел на Альбину.
Она кивнула, будто хотела сказать: не робейте, я вас подожду.
Андрей давно, третий год, не видел ни одной красивой женщины. Забыл о том, что красивые женщины — реальность. Даже Лидочка переместилась в мир грез.
«Интересно, почему у нее фамилия Лордкипанидзе? Грузинка? Менее всего она похожа на грузинку. Значит, замужем? Или была замужем?»
Андрей вошел в кабинет следом за Аникушиным.
Два доктора сидели за голым столом. Перед ними были раскрытые общие тетради. Академик Лобанов сидел на табурете в стороне от стола и держал на коленях лист картона. Еще один врач стоял со стетоскопом в руке и ждал Андрея. Такого количества врачей сразу ему в жизни видеть не приходилось.
— Ну что ж, батенька, — произнес академик Лобанов, прежде чем остальные доктора, хоть и вольные, но куда менее авторитетные, сумели раскрыть свои тетрадки, — будем вас обследовать. Попрошу снять верхнюю одежду.