Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— И что дальше?
— А дальше… Дальше — ревизия уехала.
— А может, она просто так уехала?
— Не просто так. Я с ним беседу имел. Он мне обещал — ни одна ревизия не тронет.
— И что?
— Вокруг берут. Меня не трогают.
— А не страшно?
— Теперь не так страшно. Сначала опасался. Теперь нет.
— А душа?
— Слушай, Сашок, а у человека есть душа? Я в последнее время книжки стал читать. Библиотечку атеиста. В основном отрицают.
— Может, все-таки сожжешь на всякий случай?
— И завтра ревизия? Я же, Сашок, за последний год сильно осмелел.
— Значит, не будешь?
— При первой же возможности ему верну. Кое-какие дела закончу и верну.
— А у тебя связь с ним есть?
— Сашок, хоть ты мне и друг, не все тебе могу сказать. Не все. Ты спешишь?
Сашок понял намек. Спикухин проводил его до двери. Глядел вслед через цепочку, потом, когда Сашок спустился на полпролета, крикнул:
— Дурачье ты, Сашок! Ты бы с меня тысяч пять мог взять.
— Не нужны мне твои тысячи…
У него от этой встречи, хоть она и кончилась вроде бы по-дружески, остался неприятный осадок.
«Ничего, — сказал он себе, сидя на бульваре и кушая мороженое, чтобы прочистить мозги. — Спикухин человек дрянной. И даже неизвестно, бывает ли у такого душа. А может, другие люди будут счастливы? Не все же на свете такие?» Сашок понял, что благородство в нем еще не истощилось. И поехал на такси, раз уж деньги есть, по второму адресу.
Ивановой Дарьи Павловны дома не оказалось.
Сашка встретил мужчина, видно, ее муж, человек понурый, все вниз — и нос, и уголки губ, и щеки, только уши торчком. Но вежливый.
— Дарья Павловна, — сказал он, — скоро вернется от косметички. Если вы будете так любезны, вы можете подождать ее возвращения.
Квартира, куда попал Сашок, была невелика и тесно заставлена вещами, в основном антикварного характера. А муж Дарьи Павловны совершенно к этим вещам не подходил, хотя был одет чисто, аккуратно. Сашок сразу понял, что в этой комнате хозяин не муж. В углу, за диваном и большим торшером, сделанным из березового полена, был столик на витых ножках. На столике лежали бумаги и пишущая машинка, совсем маленькая.
— Хотите чаю? — спросил муж.
— Нет, — сказал Сашок и сел на старинный диван, узкий и неудобный, но сразу видно — дорогой.
Муж постоял, поглядел на Сашка, не мог придумать, что с ним положено делать, подошел к своему столику, полистал бумажки, потом вернулся к Сашку, сел напротив на неудобный древний стул и спросил:
— Вы по делу?
Было ясно, что он занят собственными мыслями, и Сашок ему неинтересен.
— По делу, — сказал Сашок. — А ваша жена что делает?
— Делает? — Муж пожал плечами. — Вы курите? Курите, не стесняйтесь. Вот пепельница. А вы давно знаете Дашу? Дарью Павловну?
— Нет, — говорит Сашок. — Я же по делу.
— Конечно, вы говорили.
Они посидели, помолчали.
— Сумасшедший дом, — сказал муж. Он подошел к телефону, набрал номер. Дождался ответа, но тут же повесил трубку.
Он подошел к окну, нервно побарабанил по стеклу кончиками пальцев.
— Извините, — сказал он.
Снова подошел к телефону. Снова набрал номер. Покосился на Сашка. Потом хрипло спросил:
— Это ты, Сонечка? Да, это я, папа. Ты уже из школы пришла?
Выслушал ответ, вздохнул.
— А по русскому спрашивали?
Снова пауза.
— А мамочка дома? На работе? Ну конечно же, на работе.
Снова пауза.
— Конечно, Сонечка, — сказал муж. — Я еще в командировке. Я по междугородному звоню. Ты только не плачь, пожалуйста, не плачь. Конечно, позвоню… Ты покушай, согрей котлетку. До свидания, я позвоню.
Муж осторожно положил трубку, будто боялся кого-то разбудить. Сашок встретился с ним взглядом и понял: надо что-то сказать.
— Дочка ваша? — спросил он.
— И не говорите, — ответил муж. — Я буквально ничего не понимаю.
Хозяин был в таком отчаянии, словно ломал руки, хотя руки оставались неподвижными.
— А чего не понимаете?
— Я не понимаю, что происходит! Я готов повеситься. Честное слово, я не преувеличиваю. Вчера я взял бюллетень, потому что не могу глядеть в глаза моим коллегам.
— Может, к экстрасенсу обратиться? — спросил Сашок. — Я слышал, они помогают.
— Мне никто не поможет, потому что я подлец, — сообщил муж. — Я бросил семью, я бросил Сонечку и Оленьку, я оставил Викторию. Но почему? Ответьте мне, почему?
— Не знаю, — сказал Сашок. — Я не в курсе.
— Да, я виноват, я сам виноват. Я увлекся Дарьей Павловной. Но мое увлечение оставалось в рамках, простите, банального служебного романа. Я не предполагал, что так кончится.
— Чего кончится?
— Что я уйду из дома, что я перееду сюда, в этот кошмарный дом! Почему я это сделал? Почему я тут живу? Почему я должен мыть руки шесть раз в день и носить егерское белье?
— Чего?
Муж засучил штанину и показал край нижнего белья.
— А может, вам обратно? — спросил Сашок. — Ваша Виктория покричит, покричит, успокоится. Дело житейское.
— Вы не знаете Виктории. Она — ангел. Она никогда не кричит. Она все молча терпит. Она рыдает ночами. Я представляю, как она укладывает наших девочек и плачет над их кроватками.
Голос мужа дрогнул, большая слеза покатилась по его щеке.
— Извините, — сказал он. — Нервы.
— Вижу, — сказал Сашок. — Это у всех теперь. Я сейчас у одного человека был, тоже на нервы жалуется.