Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Значит, разбираетесь все-таки, — сказал Сашок. Ему и смеяться хотелось, и плакать. Вроде бы надо уходить, но вроде бы разговор еще не окончен. И Сашок стоял. А доцент тоже не знал, как его выгнать.
Наконец доцент вздохнул, протянул Сашку расписку. Потом убрал руку.
— Пожалуй, я ее оставлю себе, — сказал он. — Как курьез. Да, как курьез.
— И в Аллахабад повезете? — спросил Сашок, который за прошедший день стал куда лучше, чем раньше, разбираться в людях. — За границу такие бумажки не пропускают.
— Ничего, — сказал доцент. — Пускай здесь полежит.
— Ну уж нет! — рассердился Сашок. — Сами говорите, что не подписывали, значит, другой подписывал. А раз другой подписывал, эта бумажка для вас чужая. Давайте ее обратно!
И не нужна была расписка Сашку, но хотелось позлить вспотевшего доцента. Тот буквально разрывался между желанием сохранить расписку и страхом признаться. Рука его непроизвольно протянула расписку ко рту, и Сашок вдруг понял: сейчас будет жевать ее, как попавшийся шпион.
— Не подавитесь, — сказал он.
— Я не могу! — воскликнул доцент. — Я пробивал эту поездку много лет. Я не могу от нее отказаться.
— А душу дьяволу продавал?
— Души нет!
— Души нет — отдай расписку!
— Души нет, — повторил обреченно доцент.
Сашок вытащил из его скрюченных пальцев расписку, не спеша сунул в карман, но был настороже, потому что понимал: раздираемый противоречивыми чувствами доцент может кинуться на него.
Но доцент не кинулся. Он потянулся к телефону.
— В милицию будем звонить? — спросил Сашок.
— Вы с ума сошли!
— Тогда привет, — сказал Сашок. — Счастливо побывать в солнечной Индии. Мойте руки перед едой, там, говорят, дизентерия свирепствует.
Доцент догнал Сашка у двери.
— Что угодно, — шептал он нервно, — только не передавайте в органы. Я стеснен в средствах. Но я готов…
— Сеня, ты скоро? — спросила его бездушная жена, которая, как монумент самой себе, выплыла в коридор.
— Сейчас, только помогу товарищу дверь открыть.
И в самом деле Сашку без посторонней помощи из дверей бы не выйти, замки были хитрее и многочисленнее, чем у Спикухина.
— Подумайте, — шепнул доцент вслед Сашку.
Тот только отмахнулся. «Что же получается, — думал он, спускаясь по лестнице с тринадцатого этажа. — Некоторые хорошие специалисты хотели бы поехать в Индию, да не могут. А вот такие, готовые душу продать за импортное барахло, собирают вещи. Это надо пресечь».
Сашок так глубоко задумался, что не заметил, как оказался на улице.
Уже вечерело. Стало прохладнее. По четвертому адресу ехать было далеко, через пол-Москвы. Сашок вспомнил, что проголодался. А тут рядом с троллейбусной остановкой оказалась шашлычная.
Сашок зашел. Народу практически никого.
Сашок подошел к стойке. Изможденный очкарик в белом переднике, сильно засаленном на животе, выдал ему две порции шашлыка на картонной тарелочке, побрызгал на порции томатным соусом из узкой болгарской бутылки, сыпанул нарезанного лука, положил кусок хлеба. Налил стакан фирменного напитка.
Сашок потрогал шашлык пальцем. Шашлык был теплым.
Он подошел к столику. В шашлычной было душно. Сашок снял голубую куртку, повесил на спинку стула. Огляделся.
У окна за столом сидели парни, стриженные, как ежи или дикобразы, они шумели, спорили. В углу ворковала немолодая парочка. Еще один, соседний столик был тоже занят. За ним — незаметный мужчина с простым лицом. На нем такая же, как у Сашка, голубая куртка. Мужчина поставил перед собой на стол картонную коробку, перевязанную шпагатом. Шашлык он ел с опаской. Насадит кусок на вилку и долго осматривает. Надкусит, пожует, только потом сунет в рот остальное.
Сашку было грустно. Он подумал, что зря связался с этими записками. Уже сегодня в Омск не уедешь. Да и хочется ли в Омск? Принять бы бутылку пива. Да не дают теперь пива в шашлычных.
Будто холодным ветром повеяло в зале.
Вошел высокий человек в черном костюме. Волосы прилизанные, блестят, глаза пронзительные, непроницаемые, далеко спрятались под густыми бровями.
Он!
Конечно же, он! Владелец бумажника. Товарищ Д. А по-нашему, по-простому, дьявол. Значит, спохватился. Значит, навели на Сашка. Значит, ищет.
И бежать поздно. Он у двери.
Сейчас схватит, а деваться некуда — чужой бумажник в кармане. Захочет — вызовет милицию, и будет прав. Доказывай потом, что бумажник подобрал, а не вытащил. А захочет — с его-то возможностями! — прямым ходом на тот свет отправит.
И пока эти мысли носились, сшибая друг дружку, в голове Сашка, он продолжал сидеть неподвижно, хотя ему казалось, как бывает в кошмаре, что он убегает от дьявола проходными дворами.
Дьявол остановился в дверях. Быстро пронесся взглядом, уколол каждого, кто сидел там: и группу ежиков, и парня в голубой куртке, и парочку за угловым столиком. И Сашка. Сашок даже не смог отвести взгляда. Даже на это сил не было. От страха рот приоткрылся, вилка с куском шашлыка замерла на полпути ко рту.
А дьявол ничего не предпринял. Осмотрел публику и прошел к стойке. Сказал что-то очкарику, тот нагнулся, исчез с глаз и тут же возник снова с высоким, полным пива бокалом. Протянул дьяволу.
Это Сашка не удивило — он о пиве уже не мечтал, а пытался понять, почему дьявол тянет, не принимает мер. Что-то теплое ткнулось в губы. Это его рука автоматически донесла до рта кусок шашлыка. Пришлось его жевать.
Сашок рад был бы сам, добровольно, отдать бумажник, но не смог, потому что в одной руке была вилка, а вторую парализовало от страха.