Веселые человечки: культурные герои советского детства

Кузнецов Сергей Юрьевич

Явно заботила Велтистова и ключевая для «шестидесятников» идея диалога «физиков и лириков», то есть синтеза гуманитарного и естественнонаучного или математического знания (нет нужды напоминать, насколько большое значение она имела, например, для формирования структурализма, особенно советского), — об этом пишут, кажется, все авторы статей о фантасте. Во всех частях тетралогии об Электронике последовательно утверждается идея о том, что математическое открытие должно быть «проверено» гуманитарными соответствиями. Так, в повести «Победитель невозможного» самый умный ученик класса Вовка Корольков, по прозвищу Профессор, стремится оцифровать звуки большого города и написать на основе полученных семплов — Первый концерт для вертолета с оркестром [645] .

645

Велтистов Е. Победитель невозможного. С. 58.

Вторым признаком того, что Электроник научился испытывать человеческие эмоции (после внезапного взрыва смеха), становится приобретенное им умение сочинять стихи — первым же его стихотворением оказывается прогрессивный для 1960-х годов верлибр, напоминающий по своей лирически-бунтарской интонации то ли Жака Превера, то ли даже битников:

Есть город Смеха-Веселья, да, да, Там

очень чудные дворы и дома — С цветами на крышах, С шарами на клумбах, С музыкой из фонтанов, Скрипками на деревьях И с чудаками на улицах. Там бабушки скачут через скакалку, А дедушки бегают, словно мальчишки. А самые старые, с ревматизмом, — Те палками крутят, как дирижеры, И выбивают музыку из всех садовых скамеек. Там Солнце с Луной никогда не расстанутся, Там звезды сияют и ночью и днем, Сверкают улыбки, Смеются девчонки, Хохочут мальчишки, И смех — будто гром. Веселья и радости хватит на всех. Да здравствует смех! Долой антисмех! [646]

646

Аллюзия на модную в 1950-1960-е годы в СССР тему «антиматерии», ставшую популярной среди интеллигенции в первую очередь благоларя стихотворению А. Вознесенского «Антимиры» (1961) и одноименному спектаклю Театра на Таганке (реж. Ю. Любимов, 1965).

По словам Велтистова, прототипом профессора Громова стал один из основоположников советской кибернетики, первый директор Института радиотехники и электроники (с 1955 года), адмирал и академик Аксель Иванович Берг (1893–1979) [647] . Согласно устным воспоминаниям академика, для утешения сидевших с ним в одной камере (1937–1940 годы) он «читал на память поэмы и стихи не только на русском языке, но и на немецком, французском, английском» [648] . Известный специалист по информатике В. В. Налимов вспоминал о периоде конца 1950-х — начала 1960-х годов: «Кибернетика тогда обрела у нас статус некоего „вольного движения“, направленного против идеологической заторможенности. И Аксель Иванович оказался блестящим руководителем этого движения. Он многое сделал для раскрепощения науки» [649] .

647

Приходько В. Цит. соч. Аксель Берг — сын отставного генерала Ивана Александровича Берга (1830–1900) шведско-финского происхождения. До и после революции — инженер-подводник, командир подводной лодки (новейшего для того времени вида вооружений). В 1932–1937 годах — начальник Научно-исследовательского морского института связи и телемеханики (НИМИСТ). В 1937 году арестован по обвинению во вредительстве, в 1940 году освобожден. В 1943–1947 годах — заместитель председателя совета по радиолокации ГКО (председателем совета был Г. М. Маленков), с июля 1943-го по октябрь 1944 года — заместитель наркома электропромышленности, с сентября 1953-го по ноябрь 1957 года — заместитель министра обороны СССР. С 1950 по 1960 год — председатель Всесоюзного научного совета по радиофизике и радиотехнике АН СССР. С1959 года — председатель научного совета по комплексной проблеме «Кибернетика» при Президиуме АН СССР; на протяжении десятилетий добивался открытия в СССР Института кибернетики, но при его жизни этот институт открыт не был. Внес значительный вклад в становление в СССР бионики, технической кибернетики, структурной лингвистики, исследований искусственного интеллекта. Из литературы о нем следует в первую очередь указать книгу: Аксель Иванович Берг. 1893–1979 [Сборник воспоминаний и архивных материалов] / Сост. Я. И. Фет, Е. В. Маркова, Ю. Н. Ерофеев, Ю. В. Грановский. М.: Наука, 2007.

648

Маркова Е. В. Эхо ГУЛАГа в Научном совете по кибернетике // Очерки истории информатики в России / Ред. — сост. ДА Поспелов, Я. И. Фет. Новосибирск: НИЦ ОИГГМ СО РАН, 1998. С. 552.

649

Налимов В. В. Канатоходец: Воспоминания. М.: Издательская группа «Прогресс», 1994. Гл. 12. С. 247.

Полемизируя с постановкой модного в начале 1960-х годов вопроса «Может ли машина мыслить?», Берг писал в своем дневнике (заметка от 19 марта 1962 года): «… Кибернетика — это… наука, которая коренным образом меняет всю ситуацию на земле, так как ленивый и медлительный мозг породил себе незаменимого помощника, ценность помощи (содействия) которого сказывается именно в тех случаях и условиях, когда к человеческому мозгу предъявляются физиологически и психически совершенно непосильные для него задачи» [650] . В приведенном выше описании можно узнать «зерно» взаимодействия, обогащающего сотрудничество Сыроежкина и Электроника. Кроме того, с точки зрения А. И. Берга, ответить на вопрос «Может ли машина мыслить?» невозможно, пока мы не сможем объяснить, что такое человеческое мышление [651] , а такая постановка проблемы уже отчетливо перекликается с сюжетом повести «Победитель невозможного».

650

Аксель Иванович Берг. 1893–1979. С. 428.

651

Там же. С. 430.

И носителями проекта будущего, и аудиторией его повестей для Велтистова является один и тот же круг людей — подростки, связанные с математическими спецшколами или подобные им по кругу увлечений; характерно, кстати, что идеи именно упомянутого выше Бурбаки были очень популярны среди французских реформаторов образования 1960-х годов [652] . Собственно, одно из разительных отличий фильма от книги состоит в том, что в книге действие происходит не просто в отдаленном будущем (приметами которого являются всевозможные технические устройства, указание на то, что вся Земля является единым государством, что охота на животных запрещена в принципе и т. п.), но еще и в Школе юных кибернетиков — месте для самых «продвинутых» подростков. Даже хулиганистый Макар Гусев в книгах Велтистова — еще и интеллектуал, умеющий изобрести и собрать из обычной бочки аппарат для развития «сверхсилы»; Майя Светлова — гениальный физик, которая может изобрести и сплести своими руками «антигравитационный коврик» («Победитель невозможного»). В среде либеральной советской интеллигенции 1960-1970-х годов, особенно технократически настроенной (а

Велтистов, несомненно, относился именно к этой среде, несмотря на работу в ЦК КПСС и риторику «холодной войны» в «Рэсси…»), математические спецшколы воспринимались как микромодель будущего, своего рода заповедники юной элиты, чьи взгляды со временем непременно войдут в противоречие с общественной косностью и взорвут ее — или исподволь преобразуют. Собственно, такую задачу считал выполнимой для спецшкол уже основатель «матшкольного» движения в СССР, выдающийся математик Андрей Николаевич Колмогоров. Его биограф полагает, что, «…размышляя [в 1960-е годы] над реформой образования, Андрей Николаевич имел в виду идеальное государство, населенное людьми высоконравственными, глубокими, ищущими истину, благородными и творческими» [653] . По сути, Колмогоров, как некоторые другие либерально настроенные представители «точных» наук, получивших в СССР 1960-х годов большое влияние — благодаря роли, которую эти науки играли в военных и иных высокотехнологических разработках, — полагал, что интеллектуальный потенциал, накопленный этими науками, в СССР может быть использован для решающих трансформаций в социальной сфере.

652

Тихомиров В. М. Андрей Николаевич Колмогоров. 1903–1987. Жизнь, преисполненная счастья. М.: Наука, 2006. С. 153.

653

Тихомиров В. М. Андрей Николаевич Колмогоров. 1903–1987. С. 154.

Возможно, в советском руководстве существовал круг относительно либерально настроенных чиновников, с которым были так или иначе связаны и Берг, и Колмогоров, и Велтистов, — поддерживавших идею развития математических школ как места формирования будущей военно-технической элиты, необходимой для участия в «мирном соревновании» со странами Запада. Конечно, невозможно считать литературное произведение историческим источником, но все же стоит вспомнить, что инопланетянин — «мокрец», воспитывающий земных детей в романе А. и Б. Стругацких «Гадкие лебеди» (1967), прямо сообщает главному герою Баневу, что у описанной в романе элитной школы есть покровители среди высшего руководства страны, надеющиеся на то, что «мокрецы» помогут им достигнуть их собственных целей [654] .

654

Стругацкий А. Н., Стругацкий Б. Н. Гадкие лебеди // Стругацкий А.Н., Стругацкий Б.Н. Отягощенные злом. За миллиард лет до конца света. Гадкие лебеди. М.; СПб., 1997. С. 537.

В «Гадких лебедях» сюжет спецшкол как «заповедников будущего» [655] решен в драматическом модусе, в тетралогии об Электронике аналогичный сюжет интерпретирован бравурно-оптимистически. Однако бравурность интонации не должна обманывать. Во-первых, у Велтистова прямо провозглашается та же, что и у Стругацких, идея, впоследствии реализованная и в фильме про Электроника. Умным подросткам надо дать свободу, и они разберутся лучше старших — своих создателей:

«Громов не вмешивался в спор наших друзей [Сыроежкина и Электроника], ходил из угла в угол, повторяя любимые шекспировские строки: „Есть многое на свете, друг Гораци, о чем не снилось даже мудрецам…“» [656] (sic!).

655

Подробнее об истории этого сюжета см.: Чанцев A. Vita nova гадких лебедей [Рец. на кн.: Гаррос А., Евдокимов А. Чучхе. М., 2007] // НЛО. 2006. № 82. С. 425–427; Кукулин И. Альтернативное социальное проектирование в советском обществе 1960-1970-х годов, или Почему в современной России не прижились левые политические практики // Новое литературное обозрение. 2007. № 88. С. 178–179.

656

Велтистов Е. Рэсси — неуловимый друг. С. 28.

Во-вторых, за бравурностью интонации у Велтистова скрывается та же растерянность, которую сознательно демонстрировали Стругацкие в своих произведениях 1970-х годов. Повесть «Победитель невозможного», написанная, видимо, в 1974-м (первое издание — 1975), — почти истерически-взвинченная по тону, все ее юные герои — гении, все способны совершать невероятные открытия, меняющие ход развития Земли, но их отказывается понимать даже мудрый учитель Таратар; единственный, кто их поддерживает из взрослых, — создатель Электроника профессор Громов. Странным образом проблематика этой повести перекликается с другим произведением, написанным в том же, 1974 году, — романом братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света», где талантливые в различных областях ученые сражаются (в условиях полного непонимания со стороны окружающих) с косным Гомеостатическим Мирозданием.

9

Образ робота, который становится двойником определенного человека, весьма распространен в советском подцензурном искусстве и масскультуре 1960-х — разумеется, это связано с развитием кибернетики и с общими надеждами на ее стремительный прогресс. Однако предложенная Велтистовым в первой же повести про Электроника трактовка, полностью сохраненная и в сериале, — робот и человек становятся взаимно дополнительными, помогающими друг другу в развитии полноценными субъектами (это тоже восходит к идее синтеза мировоззрений «физиков» и «лириков»), а их взаимное обучение оказывается важнейшим способом антропологического развития человечества — является самой оптимистической и самой радикальной; все остальные интерпретации этого образа в советском искусстве выглядят или умеренно пессимистическими, или просто-таки катастрофическими.

К умеренно пессимистическим трактовкам относится известная кинокомедия «Его звали Роберт» (режиссер Илья Ольшвангер, 1967), в которой задача испытать человеческие чувства оказывается непосильной для робота Роберта, подменяющего главного героя в разных жизненных ситуациях, — он перегорает (и ученого, и созданного им робота-двойника играл Олег Стриженов) [657] . К катастрофическим — образ робота Яши в фильме Георгия Юнгвальд-Хилькевича «Формула радуги» (1966): Яша «представляет собой сатирически заостренное воплощение беззастенчиво холодного расчета, и это воплощение под конец доводит своего чувствительного создателя до самоубийства, само же [творение главного героя] настолько напоминает дремучего мещанствующего „аппаратчика“, что советские бюрократы от цензуры сочли своим долгом вообще запретить демонстрацию фильма» [658] (исследование связей «Формулы радуги» с повестью М. А. Булгакова «Собачье сердце» не входит в задачу данной статьи).

657

В 1965 году юная Алла Пугачева впервые в жизни записывает песню для телевидения — «Робот»; упрекая возлюбленного в том, что он охладел, героиня песни обращается к нему: «Робот, робот — / Это выдумка века. / Я прошу, ну попробуй, / Стань опять человеком…» (стихи М. Танина, музыка Л. Мерабова).

658

Шлегель Г.-Й. Конструкции и извращения. «Новый человек» в советском кино // Киноведческие записки. 2001. № 50.