Веселые человечки: культурные герои советского детства
Шрифт:
Объясняя, почему он решил перевести книгу Милна, Борис Заходер писал в своих неоконченных воспоминаниях «Приключения Винни-Пуха (Из истории моих публикаций)»: «Прежде всего я стремился воплотить очарование этой книги, ее атмосферу. Мне казалось… что именно этой атмосферы мучительно не хватало (да и сейчас не хватает) детям нашей страны: атмосферы нормальной детской. Детской комнаты, где совсем немного игрушек и нет никаких предметов роскоши, но много солнца, покоя, любви — и огромный простор для детской фантазии» (Заходер 2002, 202).
Поэтическим манифестом Милна — детского писателя можно считать чудесное стихотворение. Оно — как раз о силе детского воображения и о том, что для ребенка мир его фантазий может быть более реальным, чем реальный мир:
One of the chairs is South America, One of the chairs is a ship at sea, One is the cage for a great big lion. And one is a chair for Me.428
Стихотворение
Эти строчки особенно нравились Заходеру. Он писал: «В этой детской всего четыре стула, но в ее атмосфере они преображаются:
Пампасы и джунгли — первый стул, Океанский фрегат — второй, Третий — клетка с большущим львом, А четвертый стул — мой».И все же главным, что привлекало Заходера в сказочной повести Милна, были, наверное, ее язык и персонажи, наивные, естественные и тонко выписанные [429] .
429
Первым переводчиком Милна на русский язык был С. Я. Маршак. В 1945–1946 годах он перевел стихотворение «Баллада о королевском бутерброде», а в 1962 году еще шесть стихотворений. Среди них — «Непослушная мама» и стихотворение «У окна» (Заходер 1997, 7).
Заходер писал, что герои Милна, впоследствии и его собственные, — «живые воплощения глубинных человеческих характеров, типов. Я бы сказал, даже архетипов…» — и продолжал: «Мне давно кажется, что не случайно из трех самых мудрых персонажей в истории литературы: один сделан автором безумцем, другой симулирует безумие, а третий признан „официальным идиотом“. Я имею в виду Дон Кихота, Гамлета и <…> Бравого Солдата Швейка. А если вспомнить, что любимейший герой всех народных сказок называется Иванушкой-Дурачком, многое становится ясным» (Заходер 2002, 203). Винни-Пуха он называл «наивным великим мудрецом, поэтом-философом „с опилками в голове“».
Образ Винни-Пуха — плюшевого мишки, страдающего от осознания полного отсутствия разума и этим разумом в высшей степени обладающего, — близок Страшило — одному из главных героев сказочной повести Фрэнка Баума «Мудрец из страны Оз». Мирон Петровский в известной работе «Книги нашего детства» отмечает:
… Страшила не просто умен. И не только самый умный из персонажей сказки. Он — прямое воплощение разума О Страшила — технический гений, своего рода Эдисон из Страны Оз <…> И все время этот несомненный умница скорбит, знали бы вы, как горько сознавать, что ты — дурак! Тему неведения себя, неверия в себя, недоверия к себе, только намеченную в образе Дороги, Страшила выводит на первый план… (Петровский, 2006, 341–342).
Помимо классического «сюжета о дураке» в произведении Милна Заходеру был, безусловно, близок поэтический язык. Раннему стихотворению Заходера «Буква Я», написанному еще в 1947 году и принесшему ему известность, как и многим другим, созданным впоследствии: «Мним», «Кавот и Камут», «Рапуны», «Бука и Бяка», «Никто» и др., — свойственны черты, отличающие и поэтический стиль Милна. Это игра со словами, отдаленно созвучными и омонимичными (и, как следствие, игра в каламбуры), создание новых слов, которые так любят дети, игра в «перевертыши», сочинение «стихов-наоборот», близких не только к традиции Чуковского и Хармса, но и английской поэзии абсурда. Заходер заменяет буквы, деконструирует слова и создает новые, следуя своеобразной «детской этимологии». Так возникли его «ПРИДИсловие» и «УЙДИсловие», «Чуженицы», живущие возле самой границы Чудесной страны, и покрытое темно-синим мехом животное «Себеха». Фонетические ассоциации слышны в его строчках:
Мне с постели вставать неохота: Я боюсь наступить на Кавота, — У меня под кроватью живет Симпатичнейший в мире Кавот.«Осмысленная пустота», столь любимая Милном, в какой-то степени присутствует и у Заходера в стихотворении «Никто»:
… — НИКТО — ужасный сорванец! — Сказала строго мать. — Его должны мы наконец Примерно наказать! НИКТО сегодня не пойдет ни в гости, ни в кино! Смеетесь вы? А нам с сестрой Ни капли не смешно!Недетский Винни-Пух
Реакция Милна и Заходера на огромный успех их книг была схожей. Оба были недовольны тем, что их признание и слава как писателей детских полностью затмили их как авторов, пишущих для взрослой аудитории. Об этом писал Милн в «Автобиографии» (см.: Milne 1939, 286) и Заходер — в «Заходерзостях». Однако у этих во многом близких «детских» писателей была совершенно разная «целевая аудитория». И в этом — очень большое различие созданных ими произведений.
Алан Милн — широко известный в Англии как автор антивоенных памфлетов и скетчей, двадцати пяти взрослых пьес и нескольких романов (среди них достаточно хорошо известный роман «Двое», создал текст о плюшевом медвежонке, написанный для детей, но странным образом ориентированный на взрослых. Именно взрослые должны были и впоследствии смогли понять и оценить его шутки, парадоксы, эксцентрические ситуации, деконструкции фразеологизмов и логические инверсии.
Милн любил, когда его юмор ценили. Сын писателя, Кристофер Милн, в своих воспоминаниях «Очарованные места» («Тhе Enchanted Places») рассказывает, что на вопрос, почему отец женился на его матери (их брак был очень неудачным и de facto распался), он отвечал: «Она смеялась, когда я шутил» (Milne Ch. 1975, 104). [430]
430
В своих воспоминаниях Кристофер Милн говорит о том, что его отец был высокомерен, и добавляет: «Когда отец писал, что Кролик говорит Сове: „Только у меня и у тебя есть мозги. У остальных — опилки“, он, вероятно, думал о жене и ее родственниках — Де Селинкуртах» (Milne Ch. 1975, 107).
Несомненно, признание «Винни-Пуха» книгой для взрослых — вещь субъективная. Как субъективны и бесчисленные ее интерпретации: от трактовки «Винни-Пуха» с позиций китайской философии даоизма — «Дао Пуха» Бенджамена Хоффа (Hoff 1982), высоко оцененной Заходером [431] , — до постмодернистских прочтений книги Милна, собранных в книге «Постмодернистский Пух» (Postmodern Pooh 2001) [432] .
Достаточно односторонней можно считать и интерпретацию Хансом Ульрихом Гумбрехтом эпизода, в котором Винни-Пух изображает тучку, и замечательной главы об экспедиции Кристофера Робина — как пародий соответственно на первые опыты воздухоплавания и экспедицию Амундсена на Северный полюс в 1926 году (Гумбрехт 2005). Конечно, ни одно из этих прочтений нельзя назвать «детским».
431
Не так давно эта книга вышла на русском языке: Хофф Б. Дао Винни-Пуха [эссе] / Пер. с англ. Л. Высоцкого; илл. Эрнеста Г. Шепарда. СПб.: Амфора, 2004.
432
Авторы статей, составивших сборник, анализируют сказку Милна с позиций деконструктивизма Деррида и философии марксизма, постулируют гомосексуальность Пуха, женоподобие Кристофера Робина, «гамлетовский характер» Иа-Иа и сходство пейзажей Дремучего Леса с Датским королевством. О. Бруно пишет, что фраза Иа — Иа: «… seem to have felt at all how for a long time» — прямая отсылка к «Гамлету» (см.: Postmodern Pooh 71). Кроме того, авторы отмечают эротическую двусмысленность сцен, в которых Иа-Иа играет с лопнувшим шариком или застревает в норе Кролика.