Весенняя вестница
Шрифт:
– Разве это бывает вот так? Ведь это же развивается годами…
– Она сказала, что никогда не обследовалась, – устало напомнил врач – уже не тот, что принимал Стасю. У этого глаза были такой весенней синевы, что Алька подумала: "Не он должен сообщать такие вещи…"
Она растерянно подтвердила:
– Не обследовалась… А зачем? Стася никогда не жаловалась на печень. Откуда мог взяться рак?
Последнее слово Аля сглотнула, ужаснувшись мысли, что, если она повторит его вслух, то чудовищная неправда, которую зачем-то пытались подсунуть врачи,
– И что же теперь делать? – спросила она, разглядывая перламутровую пуговицу, в белых переливах которой и для нее мог блеснуть лучик. – Сколько… Сколько…
– Не больше месяца, – он смотрел поверх ее головы, хотя Аля и не пыталась увернуться.
Наоборот, ей казалось, что на поверхности его синего взгляда ей было бы не так страшно. Но он все отводил глаза – врач, так и не научившийся смотреть в пустые глазницы под холщовым балахоном. Альке пришлось встать на цыпочки, чтобы поймать ускользающую синеву.
– Вы преувеличиваете, да? Как это – месяц? Неужели человек может умереть так быстро?
Он не ответил, пропустив через себя хор голосов, которые Але можно было бы слушать до конца собственной жизни – так много их было. И каждый голос подтверждал, что человек может умереть быстрее, чем родиться, если вести отсчет с той минуты, когда он сам, или кто-то за него уже понял неизбежность События.
Аля услышала этот хор и отступила. Только спросила:
– Вы ведь не будете держать ее здесь этот месяц?
– Шутите? – устало спросил врач. – У нас некому ухаживать и за теми, кого можно вылечить. Да и питание больничное, сами понимаете…
– Когда я могу ее увезти?
– Хоть завтра.
Было заметно, как неприятно ему самому говорить все это, и от усилия, которое доктор совершал над собой, у него начал подрагивать подбородок. "Как у Митьки, когда он разобидится, – машинально отметила Аля, и сама чуть не сморщилась. – Как же я скажу ему? Как он это переживет?!"
Она подумала об этом уже без ужаса, который сначала
окрутил ее ледяным жгутом, а потом нехотя сжался и нетающим холодом застыл где-то в животе. Там, где у Стаси поселился прожорливый зверь.
Врач вдруг спросил о том, что не могло его интересовать:
– А кто будет за ней ухаживать?
Мгновенно забыв о брате, Алька уставилась на доктора с таким изумлением, будто он все знал о них с Стасей, но все равно позволял себе сомневаться:
– Я, конечно!
– Вы умеете ставить уколы? – терпеливо уточнил он.
– А надо? – растерялась Аля. – Ну да, конечно… Я… Я научусь. Вообще-то, у меня твердая рука.
Не разделив ее уверенности, врач скептически дернул красивым ртом:
– А деньги? Лекарства нынче, сами знаете…
– У нее есть деньги, – вспомнила Алька. – Она хотела купить квартиру…
Теперь она не чувствовала даже отчаяния. Если б Аля сама не слышала своего голоса, то решила бы, что все в ней тоже
– А, может, есть смысл подумать о хосписе?
У Альки отнялся язык. Прикусив его, чтобы почувствовать, она еле слышно сказала:
– Вы с ума сошли…
– Да не геройствуйте вы! – сердито отозвался он. – Вы ведь понятия не имеете, что значит ухаживать за раковыми больными. Приступ может начаться в любой момент… Вы сможете находиться возле нее днем и ночью?
– Да. Смогу.
Он неожиданно сдался:
– Ну хорошо, делайте, как знаете… Но имейте в виду, что в нашем городе есть хоспис. Очень неплохой, кстати. Их немцы поддерживают по какой-то там программе, я в это не особенно вникал. Но у них есть все необходимое, так что… Ваше дело, конечно.
– Спасибо, – через силу выдавила Аля.
Она понимала, что сказать это необходимо, хотя такого рода забота все еще казалась ей оскорбительной. Правда, на какой-то миг, абстрагировавшись от себя и Стаси, она признала, что для большинства людей в подобном положении, хоспис – это благословенный выход. Алька даже подумала, что сама она, без сомнения, предпочла бы оказаться там, чем свалить на Митю или маму такой груз.
– Я зайду к ней?
Облегчение от того, что разговор, наконец, закончен, сделало взгляд доктора из синего светло-голубым. Теперь, когда все выяснилось, он мог смотреть ей в глаза, и Аля, наконец, разглядела, как много у него морщин. Совсем не веселых.
"Как у Линнея, – у нее жалобно дрогнуло сердце. – Он тоже доктор… Когда я теперь увижу его?"
До сих пор мысль о нем не приходила ей в голову, потому что Алька вся, целиком, была заполнена Стасей, и ее болью. Только сейчас она поняла, что именно это испытание и станет для нее самым сложным – невозможность увидеть Линнея.
"Я должна быть при ней днем и ночью, – припомнила она и постаралась собрать все свое мужество. – Ничего. В конце концов, Стася реальный человек, а Линней – только моя фантазия".
Ей не хотелось сейчас вспоминать свои собственные слова о том, что места, которые появляются на ее холстах, существуют где-то на самом деле. Просто ей разрешено проникать туда… Из этого вполне естественно вытекало то, что и Линней может где-то существовать, не случайно же во время своих ночных путешествий она видит его таким живым. С похожими морщинками у глаз и ни на чей не похожим голосом.
Отстранено простившись с врачом, который оказался повинен лишь в том, что заронил в ее душу семя сомнения, Аля подошла к указанной им палате, и только у двери спохватилась, что не спросила главное: знает ли Стася? Она быстро оглянулась, но врача уже не было видно, впускать же в свою душу кого-нибудь еще у Альки уже не было сил. Неслышно вздохнув, она растянула в улыбке губы – не особенно широко, чтоб это не резало глаз нарочитостью, и приоткрыла дверь.