Вестники несчастья (сборник)
Шрифт:
— Нисколько. Том Рика направил Карла Холлмана ко мне.
— Значит, они вместе?
— Они бежали отсюда вместе. А потом, похоже, разошлись каждый своей дорогой.
— О, хотелось бы надеяться. Наркоман в поисках наркотиков и легкоранимый молодой человек вроде Карла — из них может получиться взрывоопасная комбинация.
— Не очень вероятная комбинация, — возразил я. — Как случилось, что они стали приятелями?
— Я бы не назвала их приятелями. Их направили сюда из одной и той же местности, и Карл помогал ухаживать за Рикой в палате. У нас вечная нехватка медперсонала и санитаров, поэтому окрепшие больные помогают присматривать за теми,
— Когда это было?
— Пару недель тому назад. У Рики началась ломка, его всего корежило — не мог ни есть, ни спать. Карл обращался с ним, как настоящий святой, я имела возможность наблюдать за ними. Если бы я знала, к чему это приведет, то я бы... — Она замолчала и прикусила нижнюю губу.
— Вам нравится Карл, — произнес я нейтральным тоном.
Молодая женщина вспыхнула и ответила довольно резко: — Вам бы он тоже понравился, если бы вы знали его в нормальном состоянии.
Может и понравился бы, промелькнуло у меня в голове, но совсем иначе, чем мисс Париш. Карл Холлман — красивый парень, а красивый парень да еще попавший в беду — двойная угроза для женского сердца и тройная угроза, если он нуждается в материнской заботе.
Поскольку я в ней не нуждался, и мне ее не предложили, я откланялся.
Глава 7
Я отправился по адресу жены Карла, который он мне дал, и оказался неподалеку от шоссе в старом районе Пуриссимы. Шум проезжавшего по шоссе транспорта неровно пульсировал в полуденной тишине, словно поврежденная артерия. Большинство домов представляли собой хижины с проступавшими в стенах балками или оштукатуренные коробки в стиле архитектуры тридцатилетней давности. Изредка встречались и более старинные постройки — трехэтажные особняки, пережившие эпоху элегантности и оказавшиеся в эпохе нужды.
Дом Э 220 принадлежал к последним. Его мрачный, замкнутый лик казался сконфуженным. Белые каменные стены нуждались в покраске. Трава в садике перед домом выросла и завяла, не тронутая человеческой рукой.
Я попросил водителя такси подождать и постучал во входную дверь, которую венчало веерообразное окно со стеклом рубинового цвета. Пришлось стучать несколько раз, прежде чем раздался звук отпираемого замка, и дверь нехотя приоткрылась.
Возникшая в образовавшемся проеме женщина обладала ненатурально рыжими волосами, уложенными на лбу челкой. На неподвижном лице, словно газовые горелки, горели голубые глаза. Рот был выкрашен кричащей помадой, которой, видимо, она только что воспользовалась, уступая внешним приличиям. Второй и последней уступкой являлся розовый нейлоновый халат, из выреза которого выпирала, грозя вывалиться, грудь. На вид женщине было под пятьдесят. Она не могла быть миссис Карл Холлман. Во всяком случае я надеялся на это.
— Миссис Холлман дома?
— Нет, Милдред нет. Я — миссис Глей, ее мама. — Она бессмысленно улыбнулась. На зубах отпечатались следы помады, блеснувшие, словно свежая кровь.
— Вы по какому-нибудь делу?
— Мне очень нужно ее повидать.
— Насчет... этого?
— То есть м-ра Холлмана?
Она кивнула.
— Да, я хотел бы поговорить с ним.
— Поговорить с ним! С ним невозможно разговаривать. Вы можете с таким же успехом говорить с каменной стеной — биться об нее головой — и все впустую. — Хотя миссис Глей выглядела обозленной и напуганной, говорила она тихим, монотонным голосом. Изо рта шел тяжелый дух, перебиваемый запахом таблеток сен-сена.
— А м-р Холлман дома?
— Нет, спасибо Господу за маленькие милости. Карл здесь не появлялся. Но я ожидаю его с той минуты, как Милдред позвонили из клиники. — Ее взгляд скользнул мимо меня на улицу, потом вновь вернулся ко мне. — Это ваше такси?
— Мое.
— Слава Богу! Вы из больницы?
— Только что оттуда.
Я рассчитывал на неверное истолкование моих слов, но ее реакция тут же заставила меня пожалеть об этом.
— Почему вы не запрете их там понадежнее? Как вы могли допустить, чтобы сумасшедшие разгуливали, где попало. Если бы вы знали, что пережила моя девочка из-за этого человека — просто ужас! — Она сделала незаметный переход от выражения материнской заботы к собственной персоне: — Временами мне кажется, что именно я исстрадалась больше всех. Какие надежды я связывала с этой девочкой, какие строила планы, и вдруг она приводит этого в нашу семью. Я просила ее, умоляла остаться дома сегодня. Но нет, она ушла на работу, словно без нее там все остановится. Она нарочно оставляет меня одну, чтобы я вся извелась.
Она прижала руки к груди, и между пальцами, словно поднявшееся тесто, проступила белая плоть.
— Как несправедливо. Мир такой жестокий. Работаешь, надеешься, строишь планы, и затем все летит в тартарары. Я не заслужила этого. — По щекам женщины скатились несколько редких слезинок. Она вынула из рукава скомканный бумажный носовой платок и вытерла им глаза. Они блестели, незамутненные переживаниями, с необыкновенной яркостью. Я спросил себя, какой источник питал их.
— Простите, миссис Глей. Я только что подключился к этому делу. Моя фамилия Арчер. Разрешите войти и побеседовать с вами?
— Входите, если угодно. Не знаю, что я-то могу рассказать. Милдред обещала прийти после двенадцати.
Она двинулась вдоль темного коридора, немолодая опустившаяся женщина, но в ее осанке, в походке еще ощущалось некоторое величие — былая красота и грация держали в узде ее тело. Она остановилась возле арочного дверного проема, завешанного шторами, из-за которых доносились приглушенные голоса.
— Пожалуйста, проходите и садитесь. Я как раз собиралась переодеться к ленчу. Пойду накину на себя что-нибудь.
Она стала подниматься по лестнице, начинавшейся в конце коридора. Я раздвинул шторы и вошел в полутемную гостиную, где светился экран телевизора. Поначалу люди на экране воспринимались как нереальные тени. После нескольких минут сидения перед телевизором они стали более реальными, чем сама комната. Экран превратился в окно, за которым при ярком свете жизнь шла своим чередом, и прекрасная актриса никак не могла решить, что ей выбрать — сделать карьеру или родить ребенка, и она, наконец, выбрала и то, и другое. Окна гостиной, где я находился, были наглухо задернуты.
В мерцающем свете экрана я заметил пустой бокал, стоявший на кофейном столике рядом со мной. Бокал попахивал джином. Чтобы занять чем-нибудь руку, я пошарил в поисках бутылки. Она оказалась спрятанной за подушкой на моем стуле, — наполовину опустошенная бутылка джина «Гордонз», прозрачного, словно слеза. Ощутив некоторую неловкость, я вернул бутылку на прежнее место. Женщина на экране произвела на свет ребенка и протянула мужу, чтобы тот полюбовался своим отпрыском.
Открылась входная дверь и тут же захлопнулась. По коридору простучали быстрые каблучки, остановившиеся возле арочного проема. Я стал подниматься со стула. Женский голос спросил: