Ветер и море
Шрифт:
Гаррет снова подошел к кровати и вытянул покрытую татуировкой руку. Змеи на ней зашевелились от движения мышц, и он, повернув руку, разжал тонкие смуглые пальцы. На его ладони лежало кольцо: огромный квадратный изумруд размером с ноготь большого пальца был окружен крупными бриллиантами, каждый из которых мог украсить отдельное кольцо. От блеска и игры драгоценных камней у Миранды захватило дух, и, медленно встав на колени, она с раскрытым от изумления ртом взглянула сначала на кольцо, а затем на настороженное лицо Гаррета.
– Оно... потрясающее, – пробормотала Миранда.
– Оно твое, если захочешь.
– Мое? –
– К сожалению, это единственная безделушка, которая имеется в моем распоряжении в данный момент, и немного позже она может понадобиться мне, чтобы убедить Кортни в моей искренности.
– Искренности? – Если бы только она могла поверить, что он и правда предлагает ей богатство и роскошь, о которых она всегда мечтала. А если он лгал, если он играл или просто проводил с ней время... – Почему ты должен в чем-то ее убеждать? Почему ты не можешь просто вытягивать ей ноготь за ногтем, пока она не расскажет тебе то, что ты хочешь узнать?
– Какая же ты бессердечная, злая ведьма, милая! – Гаррет погасил сигару.
– Не будь ребенком, Гаррет. И не говори мне, что такая мысль не приходила тебе в голову.
– Да, приходила, – усмехнулся он. – Но мне также пришло в голову, что я настолько же преуспею в вытягивании из нее нужной информации, как если бы пытался вытянуть ее из Дункана.
– Какая преданность! – скривилась она. – Но ведь мы оба знаем, насколько предан ты был ему все эти годы, разве не так, Гаррет? И не только под простынями.
– Быть может, тебя не затруднит объяснить, что ты имеешь в виду? – Лицо Гаррета приобрело угрожающее выражение.
– Ты многие годы водил его за нос – забирал себе лучшие трофеи, о которых он даже не подозревал. Я знаю, что ты захватывал корабли, когда он думал, что ты отправился за боеприпасами, и я знаю, что у тебя были связи на рынке рабов в Алжире, где ты продавал узников, которых, как ты утверждал, отпустил на свободу. И он тоже это знал. Ну-ну, не раздувайся так от злости! Какой в этом смысл? – Она незаметно подвинулась ближе к краю кровати, скользнула руками вверх по твердой, как железо, груди и сплела пальцы на затылке Шо. – Дункан мертв. Все принадлежит тебе, независимо от того, как это получилось. Независимо от того, что ты сделал, чтобы этого добиться.
– Ты намекаешь, что это я продал Дункана американцам?
Миранда почувствовала, что Гаррет застыл, его темные глаза странно блеснули, а потом в них промелькнула тень. Миранда знала, что Дункан никогда полностью не доверял Гаррету, и она знала достаточно, чтобы и самой не доверять ему, но жадность – одна лишь жадность – не толкает на предательство, это она тоже знала.
– Нет, – медленно покачала она головой. – Нет, ты не мог быть таким безрассудным. Не мог, раз оставил в живых Дэви Донна. Но любой может заинтересоваться бонами, которые так легко упали и не позволили вам вовремя прийти и спасти Дункана, чтобы сохранить «Гуся».
– Боны соскользнули, – отшвырнув сигару, прорычал Гаррет и, намотав на пальцы пряди иссиня-черных волос, зажал их в кулаке. – «Ястреб» получил пробоину в корпусе.
– Я-то вам верю, – спокойно отозвалась Миранда, сверкнув глазами. – Но есть другие, которые, возможно, не верят. Кортни ко всем
– Если понадобится, я с Донном разберусь. – Гаррет ослабил хватку, но блестящие черные волосы из руки не выпустил.
– А с Кортни?
Его взгляд переместился к мягким красным губам, а затем к опьяняюще пышному, теплому, шелковистому телу, которое чувственно прижималось к нему. Ответ Гаррета был прост, он грубо впился в рот Миранды, а его плоть мечом вонзилась в нее, скрепляя их молчаливый союз.
Миранда торжествовала победу. Кортни Фарроу проиграла, а она выиграла! Она получит Гаррета и все, что по справедливости причиталось ей.
Вздрогнув, Миранда издала победный возглас – крик, который был таким же диким и примитивным, как и мужчина, которого она соблазняла.
Глава 14
Щупальца тумана, которые поднимались над густой зеленью, окружавшей бухту, украсили оба стоявших на якорях корабля прозрачными каплями росы.
Команды обоих судов продолжали трудиться сутки напролет, невзирая на удушливую жару и палящее солнце. Люди латали и штопали порванные паруса, вырезали новые рангоуты из деревьев, обильно росших вдоль берега, и как могли чинили поручни и переборки тем, что было под рукой. Работы, на которые Шо первоначально отвел четыре дня, по-видимому, укладывались в три, и это весьма радовало его. По мере успешного завершения ремонта Шо решил, что разумно ограничить использование фонарей и освещение кают. Он не хотел без необходимости идти на риск, ведь проходящее мимо судно могло заметить луч света там, где его быть не должно. Днем мачты и снасти скрывались в высоких деревьях, но по ночам береговая линия служила черным бархатным фоном, и даже свет от курительной трубки мог выдать присутствие людей.
Поэтому всю ночь огромные медные фонари на палубе должны были оставаться холодными и темными, на оснастке не было никаких огней, ни малейший луч света не пробивался сквозь плотные парусиновые занавески, закрывавшие пробоины в бортах и вентиляционные люки. Шумное полуночное веселье не должно было выходить за пределы нижних палуб, и людям было приказано для попоек, карточных игр и свиданий использовать пустой грузовой отсек – если у них еще оставались силы для подобных развлечений.
Кортни стояла на узком балкончике, который тянулся вдоль стены капитанской каюты. Он был сделан скорее для украшения, чем для практического использования, но узкий выступ давал ей возможность дышать свежим воздухом и в то же время оставаться в одиночестве. На балконе было гораздо холоднее, чем в каюте, где вдобавок ко всему окна были занавешены плотными парусиновыми полотнищами.
Небрежно опершись локтями о дубовый поручень и подперев ладонями подбородок, она задумчиво наблюдала, как в небе таял последний серебристо-розовый луч. Днем водоросли, которые, извиваясь, поднимались с песчаного дна, скрывали глубину воды в заливе, составлявшую три или даже больше фатомов – около двадцати футов, в сумерках вода становилась волнистым листом серебра, а в этот час была чернильно-черной, абсолютно спокойной, гладкой. Кортни с удовольствием осталась бы на балконе на всю ночь, чтобы избавиться от необходимости терпеть то, что снова приведет ее к поражению.