Ветер моих фантазий. Книга 2
Шрифт:
И новая боль появилась у него внутри. Досада. Горечь. Тоска. Боль, которой он прежде не испытывал.
Это уже потом, много часов спустя, проанализировав все и покопавшись в энциклопедиях, Сандиас наконец-то поймет, что это было за мерзкое чувство, такое саднящее, словно рана, которой коснулось что-то соленое или даже раскаленное. Боль потревоженной раны. Боль, которой не в силах противиться ум. Он может притворяться, будто не видит ее, может упорно врать сам себе.
Но душу не обманешь. Голос души все равно пробьется, как прорастает сорная трава, если есть какая-то щель среди искусственных плит. А если слой искусственного покрытия слишком толстый, то со временем оно набухнет, потом поднимется в какой-то части, потом треснет, потом лопнет… И трава все равно вылезет.
Как остановить дикую природу не знал еще никто.
И временами природа все-таки прорывалась.
Рано или поздно природа все равно прорвется. Дикая природа. Неподвластная человеку. Свободная.
Но в тот день ее голос, дикой, свободной, бездонной, живущей по другим каким-то законам, полностью непонятным никому, даже жадному человеческому уму… в тот день дикая природа говорила с ним.
Этот голос природы в Старую эпоху звался совестью. Этот голос природы в нынешнюю эпоху звался нелепостью и глупостью.
Но природа все равно говорила с людьми. Природа иногда все же говорила с людьми.
Совестью.
Голосом твердым и обжигающим что-то внутри.
Голосом, от которого не спрятаться.
Голосом, от которого не заткнуть уши.
Голосом, от которого не спасет потеря слуха.
Потому что она говорила с душой. Природа взывала к человеческой душе.
«Куда ты идешь, человек? — грустно спрашивала она, — Скажи, зачем ты сделал именно это сейчас? Скажи, зачем ты сделал это другим? Ведь ты сам знаешь, что сейчас пошел не туда!»
Кианин просто ушел. Ударил, но не убил своего мучителя. Более щедрый, чем этот человек. Этот человек полуискусственный.
Сандиас умом понимал, что нельзя позволить кианину из вида Китрит 66-1 бродить одному, с пробудившейся волей души или с проблеском ее.
Почему-то те, если и испытывали проблеск своих, настоящих своих чувств, начинали бунтовать. Упрямые, готовые сломать все оковы.
Сандиас знал, что опасно для их цивилизации, чтобы Кри Та Ран оставался один, свободный или рвущийся на свободу.
Но он все-таки его отпустил.
Он никому не сказал, что своими действиями и жестокими словами разбудил осколок души внутри одного Китрит 66-1.
Просто та искалеченная, измученная душа все-таки отпустила своего мучителя. Он просто ушел.
И потому Сандиас просто позволил ему уйти.
Ум говорил, ум неистово кричал, суетящийся, визгливый, напуганный:
«Одумайся! Он же вышел из-под контроля! Он же поймет, что вы его мучали! Он же поймет, что вы с ним все сделали! Он не простит вам этого!»
Но на душе у Сандиаса, жадного и пугливого, беспокойного обычно, сегодня было на удивление спокойно. В тот миг, когда кианин тоже скрылся из виду, растаял на горизонте, там, где небо и земля сливаются воедино, где-то в центре них, в центре возможного и невозможного… в тот миг боль отпустила душу человеческого мальчишки.
И своя собственная душа сказала ему:
«Это правильно. Я должен отпустить его»
Хотя ему самому потребовалось много лет, чтобы понять мозгами и ленивым сознанием то, что поняла его душа в тот жуткий день из детства, день, который почему-то застрял в его памяти так, как не смог застрять ни один другой день его детства.
Душа свободная. Душа остается свободною, что бы с нею не делали. Как бы ее не мучили, как бы ни мучили тело, к которому она сейчас привязана, душа все равно остается свободной.
Однажды душа вырывается из плена. И уходит на свободу.
И однажды природа вырывается на свободу и ломает все оковы.
Потому что природа и душа ее остаются свободной.
Этот миг крушения всего… это миг рождения чего-то нового.
В природе ничто не умирает насовсем. Потому что душа природы вечна. Потому что одно просто переходит в другое, одно состояние сменяет другим. А природа и душа ее остается.
Но человек — это часть природы. Его душа — это часть ее души.
Потому человек может понять суть.
Потому, когда две души разных людей начинают говорить друг с другом, они понимают друг друга без слов. Слова не нужны. Слова — это только оболочка. Иногда чем-то наполненная, иногда пустая. Слова — это оболочка, которой прикрываются души, робеющие показать свою суть другим.
Но суть остается прежней. Души остаются свободными.
Природа остается свободною.
Природу никто не может победить. И никогда не сможет.
Все наносное, все искусственное рано или поздно разрушится.
А душа останется.
Душа останется свободною.
Но если позволить душе просто быть, она будет вечною. Да, впрочем, она вечною и останется.
Глава 10.7
***
Сколько веков прошло?..
Он не помнил.
Тогда, в разрушенном городе, оставшемся после землетрясения.
Один среди руин.
Нет, не один. С нею.
С тою, кто ударил его в грудь осколком. С тою, которая пробила его сердце.
До того, как Сандиас потерял сознание, разрушаемый болью, омываемый кровью, он увидел еще одни глаза рядом.
Глаза того мужчины.
Кажется, она хотела остаться с ним. Даже если из выживших в целом городе останутся только они двое. Даже если на всей планете никого кроме них двоих больше не будет. Даже если сейчас не только одна их планета отчаянно пыталась изжить искусственные укрепления жадных жестоких людишек.
Даже если других людей во всей вселенной не будет, эта странная девушка хотела остаться только с ним. Эта жестокая девушка не хотела, чтобы остались они трое. Она хотела быть только с одним из них. Даже если без помощи Сандиаса они двое умрут. Даже если людей вообще не останется, а человеческая цивилизация совсем прекратится.