Ветер моих фантазий. Книга 2
Шрифт:
Когда она ударила его в грудь осколком, ему сначала было больно, страшно больно! Но потом, когда он уже едва стоял и поднял все же взгляд на нее, когда его и ее взгляды встретились, Сандиас понял, что ее душа хотела только одного: остаться с другим.
Потому что когда две души смотрят друг на друга из глаз разных тел, слова не нужны. Души могут говорить без слов.
Он причинил ей боль, позвав быть с ним. Не с тем. Она просто не простила его. Она слишком долго ждала возможности, чтобы остаться вдвоем рядом с тем мужчиной. И гибель города, может быть, даже всего населения планеты, была лишь возможность для нее. Долгожданная возможность. А Сандиас пытался ее отнять.
Это было жестоко! Отбирать его жизнь! Сейчас, когда выжили только они трое. Только потому, что она любила не его.
«Но ты и сам был жестоким? Ты помнишь?» — спросила его душа.
«Я плохо помню» — ответил он сам себе.
Но он смирился.
Мужчина пошатнулся, осознав, что сейчас уже упадет и больше не встанет — душа его четко ощутила миг приближающейся свободы, свободы от этого раненного, искалеченного, ужасно усталого тела.
Но когда он сейчас пошатнулся, он случайно поймал взгляд того второго мужчины.
Души могут говорить без слов. Души все помнят. Все знают.
«Кри Та Ран!» — вдруг осознал Сандиас, где уже видел эти глаза и этот взгляд. Этот грустный взгляд. Взгляд чужой души, которая не хотела мучить никого.
Он упал об заледеневшие осколки. Хрипя, захлебываясь, давясь собственной кровью.
Над ним было жуткое грязное, затянутое тяжелыми тучами небо. Небо, которое он никогда не любил таким. Но другого неба не было. Для него другого неба больше не будет.
Глаза наконец перестали видеть, сломленные болью и темнотой.
Но уши ее слышали.
И тот, другой, вдруг сказал и ей:
— Уходи.
И вдруг, захрипев, упал и сам. Возле него.
Он слышал, как та молодая женщина кричала напугано. До того как ее голос померк. И звуки все померкли.
В том разрушенном городе, который заметало небо снегом…
На постели из чистого снега, который сначала растекся водою от прикосновения к тому телу, а потом совсем перестал падать…
Сандиас стоял где-то сбоку и растерянно смотрел, как та девушка уходит. Как растворяется среди сверкающих обломков и темных внутренностей разрушенных зданий хрупкая фигурка в ярко-красном платье. Почти везде красном. В платье, окрашенном чьей-то кровью. Как исчезает меж блестящих и жутко мрачных обломков росчерк длинных волос, напоминающих цветом и переливами игру пламени. Он даже на какое-то мгновение на нее засмотрелся. Покуда она не скрылась. Хотя сейчас душа была лишена древнего зова плоти. Душа сама по себе может просто смотреть на красоту. Но ей не хочется ею овладеть. Душе не нужно владеть чем-то: ей достаточно просто любоваться прекрасным.
Странно… он лежал убитым ею. Вот, его тело. Он же еще не забыл отражения своего тела.
А душа смотрела на ту влюбленную девушку, отчаянно убегающую от них двоих, упавших. И просто любовалась ею и ее волосами, струящимися по ветру. Цвет пламени. Цвет закатного неба и солнца. Цвет свободы. Красивый цвет, завораживающий. Кажется, он редко видел такой. У женщины так впервые видел. Приророжденная?.. Да, кажется, так.
А у того мужчины…
Но что тот мужчина делает?..
Душа Сандиаса — она все еще продолжала считать себя Сандиасом — растерянно вниз посмотрела, на второго мужчину. Раненного тоже, но раньше. Только что упавшего замертво. Он причинил той девушке боль своим притворством. Зачем он изобразил свою смерть?..
Но что он делает?..
А тот мужчина зачем-то прокусил свою губу нижнюю. Свое запястье. Вдруг сел. Встал. Прошел два шага, к Сандиасу. Точнее, к его бывшему телу. Да, теперь уже бывшему: вон, оно дернулось и затихло. Это предсмертная агония. После ничего уже не будет. У того, снизу. А сам Сандиас почему-то все еще был. Вот, стоял и смотрел сверху.
Кри Та Ран, по чьей кисти и подбородку сползали две горячие кровавые полосы, растапливающие падающий снег, оставляющие на нем яркие, ослепительно яркие и иначе блестящие разводы… Он почему-то опустился на колени у Сандиаса. Нет, у его тела. Бывшего тела. Все никак не привыкнуть!
Нет, он… наклонился? Э… губу ему зачем-то прокусил. Брр…
Душу, зависшую в воздухе, передернуло. А потом Кри Та ран отстранился, утирая рот. И в его крови, легшей поверх его крови, еще влажной, душа Сандиаса увидела как блеснули крохотные серебристые и темно-серебряные капли. Имплантаты?.. А, да, кажется, так эта пакость называлась у людей. Они зачем-то вживляют их в свою плоть. Э… Чтобы стать сильными? Смешные! А… Да… Воспоминания о прежней жизни и оставленном мире меркнут… Ненужные. Душе совсем не нужные. Но… А, чтобы вылечить.
Душа робко замерла у оставленного тела, уже неподвижного. Растерянно смотрела — ей, не имеющей глаз, все и так было видно — как руку прокушенную Кри Та Ран над его пробитым сердцем опустил. Чтобы и оттуда, и из той крови выскочили поблескивающие имплантаты. Упали в рану.
«Он думает, мне это поможет? Нет, кажется…»
Кри Та Ран выжидал. Долго. Кажется, долго. Потому что он начал волноваться — и волнение четко отразилось на его лице. А душе, оставившей тело, было уже как-то все равно. Она спокойно наблюдала, как человек возится над ним. А, нет… Не совсем человек.
«Он ведь тоже полуискусственный! — вдруг осознал Сандиас, та невидимая часть его, которая все еще осталась, почему-то осталась живой даже после его смерти, — У меня тело полуискусственное. И гены. А у Кри Та Рана тело полностью искусственное. И какая-то часть души вырезана и заменена искусственными частями. Жуткая сложная конструкция!»
Сейчас, когда Сандиас вгляделся в кристалл, бывший где-то в груди у Кри Та Рана, ему не по себе стало. Эта чужая штуковина… Эта преображенная, изуродованная, заточенная душа.
Ему, теперь уже свободному и никогда не знавшему ужасов, когда душу так деформируют и калечат, вдруг стало жутко больно смотреть на него. На несчастного кианина. На… как же их звали… Китрит 6?.. Что-то, с шестеркой связанное. С цепью жутких экспериментов над порабощением живой души. Там было несколько номеров у Кри Та Рана. Вроде просто цифры, но за каждой цифрой сколько-то искалеченных душ и отобранных судеб, замененных на какую-то грязную жуткую подделку!
И ему стало стыдно. Тому, оставшемуся от Сандиаса. Стыдно, что смотрел на это, что знал, что происходит, чем заняты ученые. Знал, но не вмешивался никогда. Он только раз задумался о том, что чувствуют плененные души, только раз задумался в полной мере об этом кошмаре, воплощенном людьми. Только раз, еще в детстве. До того, как Кри Та Ран ушел. А когда они опять повстречались спустя несколько десятилетий, Кри Та Ран и Кристанран, уже со взрослыми, подросшими телами, снова почему-то были вместе.