Ветер нагваля или Прощание с доном Хуаном
Шрифт:
Не менее деструктивно действует практика сновидений и на психику. У начинающего «мага» очень быстро формируется наркотическая зависимость от осознанных сновидений. В неё попадают практически все, кто следует путём К. Кастанеды. Весь духовный поиск человека, попавшего в ловушку Кастанеды, приобретает самый извращённый смысл. Он рассматривается как гонка за психоделическими переживаниями, как алчное накопление. Стремление к осознанным сновидениям, к ярким острым переживаниям, к особым тайнам, которых можно достичь быстро без длительного очищения, приобретает вид особой жажды, страсти, возбуждённого душевного волнения и наживы.
Все практики толтеков есть практики чёрной магии! И невозможно на их основе создать некое новое созидательное учение! Пытаться нечто выстроить, отталкиваясь от магических учений, это всё равно, что построить дом на прогнившем, рассыпающемся фундаменте. Вижу, как с корешков и страниц книг Кастанеды стекаются жирные, чёрные капли и кляксы, заражая своими ядовитыми испарениями пространство.
Ты стремишься продать свою бессмертную душу неорганическим существам, потерять способность любить и стать энергетической пищей? Ты стремишься к демонической трансформе?
Ты хочешь стать абортированным, синим, нежизненно способным зародышем?
Ты занимаешься чёрной магией Кастанеды? Одумайся!
Бред сивой кобылы (сновидная мультяшка, матрёшка, кубик рубик из фрагментов снов)
Я знал, что сивая кобыла находится где-то рядом, потому что слышал её буйное ржание. Она неразборчиво кричала мне что-то издалека. Выскочил кот. Рыжий такой, разбойничьего вида — ничего не боится! Кот-ухарь, беглый каторжник, с ухом поломанным. Кот сипло залаял на меня. Я от него, — отстал. Иду весело по дороге. По одну сторону лето, по другую — зима. Дай, думаю, в лето пойду. Лето очень люблю. На лужайке корова квадратная пасётся и вся-вся цвета березы. Ничему не удивляюсь.
— Ничему не удивляйся! — прокричала человеческим голосом сивая кобыла и пронеслась стороной.
Нет, со мной что-то не то.
Огляделся — в больнице я. Решётки на окнах. Врачи в белом слишком внимательные, понял — в психушку забрали. На операционный стол меня везут на тележке. Гляжу, на столе том большая куча пирожных, эклеров и тортов разных кремовых навалена. Не удержался и давай их жрать. И во рту вкусно, и во рту нежно, сладко-кремово. Ох, думаю, опять что-то не то вытворяю. Как себя вести надобно не ведаю.
Бросился наутёк, а навстречу мне кто-то похожий на Жириновского вышагивает. Жестикулирует и выкрикивает нервно — «Дон Хуан твою мать! Подлецы эти сновидящие, под-ле-цы все! Однозначно!» Слова изо рта большими буквами печатными выходят и налету в небе зависают. Вдруг рассыпаются, а буквы в птичек превращаются. Птички — в маленьких индейцев с крылышками — летают надо мной, кружатся. И все — доны Хуаны! У меня голова закружилась от них. Я того дона Хуана, который побольше, потолще и поближе ко мне, выбираю. Хочу его о чём-то спросить. Вглядываюсь, а это чёрт с рожками и с мохнатым хвостом, да не чёрный, а рыжий, на кота похожий, который лаял на меня. Я на него кулаком как замахнусь. Промеж рогов как
Не к добру это, чувствую, не к добру. Подальше от этого места перемещаюсь, и вдруг взлетаю, лечу. Ракета космическая около меня тормозит. Предлагает мне сесть на неё верхом. Забрался кое-как. А ну, лазутчик! Отправляй меня в другие миры! Доставил он меня на другую планету. И здесь опять не то что-то делается. Танки идут. Взрывы. Солдаты. Грохот. Стрельба—перепалка!
Я всех из пулемета поочередно перестрелял. Но один живой ещё, раненый остался. Он, с усилием приподнявшись, горящий снаряд из огнемёта в меня пульнул. Загорелся я. Смутно так соображаю — огонь изнутри это. Сгорел. Убит наповал. Погорел я на доне Хуане. Ох, как жить охота! Взлетаю-отлетаю в рай небесный. Высоко отлетел! Оглядываюсь, райское местечко, а рай весь бумажный, рисованный. Скучно здесь, неинтересно.
Очнулся, наконец. Сплю под кроватью, оказывается, на придуманной подушке. А тело моё сверху отдыхает. Холодно стало. Забрался назад, наверх. В тело своё нырнул — тепло там внутри.
Будит кто-то, встаю, умываюсь, иду завтрак готовить, кашу себе варю. Присмотрелся, да что же это такое? Сон это всё ещё. Не проснулся я. Опять лёг.
Будильник звонит. Встал по часам, позавтракал, каша вкусная, сладкая, молочная. За дровами побежал — печь топить. Случайно сквозь стенку прошел. Опять сон. Что же такое твориться? Снова не проснулся. Ведь выспался же я!
Тогда я быстро заснул по новой и в большом удивлении проснулся опять. К соседу Гришке побежал и начал ему спешно рассказывать, как проснуться долго не мог. Как снилось мне, что проснулся я. Вот смешно-то как! Но это снова сон оказался, потому что Гришка, сосед, в кота рыжего превратился. Кот разбойничьего вида, ничего не боится! Кот-ухарь, кот — беглый каторжник, с ухом поломанным. Кот сипло залаял на меня. Я — от него, он отстал. Иду по дороге, по одну сторону лето по другую — зима…
Так пробудиться ото сна до сих пор никак и не могу.
Ой, братцы как же мне назад в наш мир попасть-воротиться?! А может не надо? Там жуть, как сказочно—интересно живется!
Нет, бред это всё сивой кобылы. Но в бреду сём намеки. А может тайна большая сокрыта!..
Блаженство
Нет этого у дона Хуана, нет! Не добрался он до самого чудесного!
Последнее время, замечу, стал я опасным человеком. Заболел. Причём всерьёз и надолго и заразить могу любого. Да не то, про что ты думаешь, и что я описывал. Блаженством я болею…
Эпидемии ходят в городе страшные. Где скопления народа. Грипп тяжёлый быстро развивается, гепатит, туберкулез и другие болезни. Но более всего заразительны и смертельно опасны эмоции отрицательные. Гнев, скука, депрессия, зависть, злоба и раздражительность, особенно в толпе густой. Точат они человека долго, почти ежедневно, всю жизнь, как черви. Здоровье непоправимо разъедают. Бесы этому очень способствуют, радуются бесы этому. В общем, это та самая неорганика и володёры по Кастанеде, что сознание наше ловят и жрут. Каждый день у них многоразовое питание. Режим. И поскольку в пище этой нет недостатка — жиреют они, сыто ухмыляются. И люди против этого бессильны. Сначала, потому что про всё это не знают, а потом уже не ведают, как с этим бороться, и беспомощны они…