Ветер нагваля или Прощание с доном Хуаном
Шрифт:
Он всегда любил его. Этот дом был совсем другим, чем его городская двухкомнатная квартира со всеми удобствами. Он казался очень большим, таинственным и Вовке никогда не удавалось изучить его до конца. В этом загадочном доме он мог находить и открывать для себя всё новое и новое. Здесь каждая вещь жила собственной жизнью и могла рассказать такое! Каждая вещь и каждый уголок комнат дороги Вовке и являются напоминанием о его раннем детстве. Когда-то здесь нянчились с ним, совсем ещё маленьким, его бабушка и дедушка. А на стене развешены их фотографии, когда они были ещё молодыми. Дедушка с чёрными, залихватски подкрученными вверх усами, сидит барином, а рядом величественно стоит бабушка, стройная, белокожая, в длинном до пола платье, узко схваченном в талии, — так раньше снимали. Даже
Много загадочного на чердаке. Среди пыльных веников, старых рваных галош и высохших бабочек стоят сундучки, ящички, самовары, разбросан всевозможный причудливый инструмент и непонятные приспособления, неизвестно для чего служившие когда-то, выполненные большей частью из дерева и имеющие смешные названия. Узнаваемы были только: деревянные коньки, старинная прялка, лестница, тяжеленный чугунный утюг, работающий от углей, тряпичная кукла — но это для девчонок; и салазки. Вовка помнит, как на этих салазках он радостным вихрем съезжал с громадной и длинной лесной горки — сейчас она кажется маленькой… Каждая старая вещь жила когда-то, была нужной. А сейчас спит мёртвым сном, покрытая седой пылью, и видит собственные сны. Ничего, Вовка её оживит! Раскопает, принесёт деду. Крякнет, удивится дед: «Эва, жива ещё!», и такую историю расскажет. А потом Вовка найдёт ей применение. Из деревянной рогатины, например, можно сделать лук для стрельбы по индейцам, а из старой резины соорудить рогатку и стрелять сухим горохом за деревней по нахохлившим воробьям, купающимся в дорожной пыли.
И, наконец, сам дом был живой сущностью и жил особой внутренней жизнью. Дом проспался всегда раньше Вовки и будил его живыми звуками. В крытом дворе в коровнике теребит с шуршанием, удовлетворённо перетирает челюстями траву и сипло мычит корова — чёрная в крупных белых пятнах. В хлеву весело трутся, повизгивают и хрюкают поросята. На малюсеньком оконце в стене двора вьёт свою радужную паутинку чёрненький паучок. В комнате за высокой печкой частенько скребётся осторожный мышонок. И где-то там же живёт домовой. Он очень старый, выглядит как тень с контурами человека и очень похож на деда. Голосисто выкрикивает время петух… И так целый день. Ночью всё затихает, умирает на время. Но порой нет-нет, да и раздадутся душераздирающие дикие кошачьи вопли на чердаке — раньше Вовка их очень боялся…
Все двери в доме — живые. Каждая из них не походит на другую, и не только по цвету и трещинам, но и по звуку — скрипит по-своему, неповторимо. Вовка мог на слух определить, куда пошла бабушка. Вот звучит длинно, протяжно, надрывно и потом вдруг — хлоп — резко захлопнулась. Это бабуша пошла в сельник-кладовую за крупой. Тихо и нежно звучит дверь во двор. Хр, хр — грубо и прерывисто, — так даёт знать о себе дверца в хлев к поросятам. Коварно, угрожающе, предостерегающе скрипит старая деревянная лестница, ведущая на тёмный чердак…
Дождь кончился, и Вовка радостно выбегает на улицу, чтобы с наслаждением побродить босиком по тёплым лужам и помесить распухшую мякоть земли. А завтра снова будет солнце, бесконечные мамины дела и улица.
Дед мальчика, серьёзный с маленькими голубыми выцветшими
«Ты расспроси деда-то, — всё подталкивает мама. — Он многое повидал и знает. Он многое расскажет. И воевал и в плену был.» Казалось, и сам дед испытывал потребность поделиться своим жизненным опытом с внуком. А как порой старикам хочется вспомнить о своём житье-бытье! «Да, обязательно надо всё узнать и расспросить у деда. Интересно.» — думает Вовка. Но только ему опять, как всегда некогда! Во дворе ждут пацаны. Да дед вроде и не сердится на него…
Ох, нет сил уследить за этим Вовкой. И куда это он сейчас несётся? Может быть, заглянуть к нему ночью и подсмотреть, что ему снится?
Позади забавные детские игры, лесные походы, азартная рыбная ловля и купания. Вовка спит крепко. Усталому и счастливому Вовке снятся большие рыбьи головы, разговаривающие с ним, навязчиво ныряющий поплавок, необыкновенные рыбацкие удачи, цветные ягоды, волшебные крупные грибы на белых пузатых ножках под круглой крышей веток ёлки. «Гляди — нашёл!» — кричит он своему другу Петьке. И зелень, яркая зелень так и рябит в глазах. Иногда солнце исчезает, становится темно и с неба падают звёзды! А вот и новое видение мальчика: в тумане на лужайке пасётся стадо коров. И Вовка с пацанами, чтобы не видел пастух с длинным, сплетённым из верёвок кнутом, дразнит мускулистого с налитыми кровью глазами быка с кольцом в ноздрях. Бык роет копытами землю, в ярости бежит за ребятнёй. Слышится тревожный крик пастуха. Бык догоняет Вовку, брызгает слюной, угрожающе дышит в спину. Вот он уже совсем рядом, близко и вот-вот проткнёт его острыми рогами насквозь! Но Вовка бежит от быка изо всех сил, он ощущает напряжённое усилие в лопатках… Внезапно земное притяжение перестаёт действовать на него, он чувствует необычайную лёгкость и воздушность в теле. Ещё мгновение, и он отрывается от земли и летит, поднимаясь всё выше и выше!.. Вот его снова, как магнитом, притягивает вниз — тогда он отчаянней и яростней в испуге перед грозным быком машет руками, продолжает парить в воздухе, смотрит вниз и торжествует! Бык в бессильной злобе мычит и роет землю где-то позади. Чудесные сны…
Кончается лето. Солнце печёт не так сильно, как прежде. Вовке скоро в школу. Загоревший, он опять на Играшке, лежит на мягком песке и наблюдает за купающимся лохматым и курносым Мишкой — заводилой и вожаком деревенских мальчишек. И думает о том, что всё он переделал, везде побывал, а вот ухи настоящей лесной так и не попробовал. Но сегодня ему повезло. Смотрите! Вот преломляется в прозрачной воде чьё-то ныряющее тело в синих развевающихся «семейных» трусах, сокращается впереди и на поверхности воды появляется фыркающая и брызгающая голова с водным пробором посередине от макушки. Это — Мишка. Он кричит: «Идём, братва, варить уху!»
«Вот здорово, — думает Вовка. — А то что это за лето без ухи».
Командует всеми приготовлениями, конечно, Мишка. После быстрого удачного рыбного лова, он же — главный повар.
Кипит, бурлит зелёный бульон в большом чёрном котле на костре у опушки леса. Важно ходит вокруг него главный повар, деловито помешивает ароматное зелье. Клубится пар над долгожданным супчиком. Ну и аппетит разгорелся на лесном воздухе у рассевшихся вокруг костра мальчишек с испачканными в саже лицами! Среди них и Вовка…
«Ох и есть как хочется и как же притягательно, сладостно пахнет от этого котла» — думает он.
«Ну скоро? Готово или нет?» — наперебой возбуждённо кричат все — не терпится ребятам.
«Цыц! Рано ещё.» — упрямо с видом знатока твердит Мишка. А сам пробует уху, который раз, сладко причмокивая, охает: «Ну и наваристая!» У Вовки текут слюни. Он предвкушает, как наполняется его худой, втянутый живот, в котором за беготнёй и ловлей рыбы почти целый день ничего не было, упоительной вкусной влагой; и как потом по всему усталому телу разольётся томительная истома насыщения и удовлетворённости.