Ветвь оливы
Шрифт:
— Не уверен, что хочу тащиться до самого кладбища… — проворчал Готье.
— Может и зря, — походя бросил Рауль.
Тоннель уходил вглубь и разветвлялся, туда, где уже не светили лампы. Но еще прежде, чем мы добрались до неосвещенных коридоров, слева открылся широкий неосвещенный провал.
Готье посветил туда фонарем и чуть не отпрянул, потом осторожно двинулся вперед.
— Это еще что за дьявольщина?
Воображение уже рисовало мне аккуратные или неаккуратные груды костей и черепов, но непонятно, почему они должны вызывать тут изумление?
— У-ух! — восхищенно выдохнула Изаблла, и заглянув поверх ее плеча я тоже увидев жутковатый фрагмент чего-то, что вскоре, когда Готье отыскал выключатель и здесь, предстало залитым бледным голубоватым светом. Короткий перешеек коридора расширялся в комнату, почти все пространство которой заполняла большая цилиндрическая капсула из листового металла, с круглым окошком в герметично прилегающей двери.
— НЛО? — недоверчиво осведомился Готье, по рассеянности продолжая светить на эту штуковину фонарем, несмотря на электрический свет.
— Вряд ли эта штука летает, разве что ползает, — глубокомысленно заметил Огюст, до того все больше сдержанно молчавший. — Интересно, как открывается этот гроб?
Изабелла внимательно обследовала дверь капсулы, ласково и заинтересованно касаясь кончиками пальцев стыков металла, поглядывая на несколько выходящих из капсулы кабелей и попробовала обойти ее, протиснувшись между ней и стеной, но вскоре выбралась обратно.
— Если я тут не прохожу, значит никто не пройдет… А чтобы открыть, тут есть несколько вариантов. Например, — она коснулась рукой заплаты у двери, с тонкой щелью у края, — надо специальным ключом открыть эту шторку, а потом набрать на открывшейся панели какой-то код. Или открыть эту же шторку отмычкой, выломать панель и замкнуть пару проводков. Не думаю, что будет сложно. Линну здесь толком не от кого было прятаться, пока мы не появились.
Она быстрым движением выдернула из под берета черепаховый гребешок с длинными и тонкими как вязальные спицы зубчиками и, отогнув один, сосредоточенно нахмурившись, без промедления ткнула им в щель.
— Без изоляции? — нервно спросил Готье. — Ты уверена?
— Теперь уверена, — весело откликнулась она.
— Поздравляю… — буркнул ее переволновавшийся брат.
Изабелла ойкнула и отдернула руку, но это всего лишь отскочила шторка. Под шторкой обнаружилась панель с кнопками. Изабелла поглядела на нее со смешком.
— Может и не придется ничего ломать.
— Почему? — спросил Рауль.
— Если только Линн использовал тот же код, что на всех своих программах на «Янусе». Дата его рождения, набранная дважды задом наперед.
— Дата которого рождения? — полюбопытствовал я. — Того, или этого?
— Не знаю, попробуем.
— Надеюсь, не взорвется, — вслух пожелал Огюст.
— И уничтожить такую ценную штуку? — усомнился Готье. — Ну, это вряд ли…
— А ты знаешь точную дату его нынешнего рождения? — спросил я Изабеллу.
— Нет. Но я, пожалуй, неточно выразилась. Нужен только год. Если сейчас ему двадцать, в каком году он родился? В… минуточку, что-то не соображу…
— В пятьдесят втором, — подсказал я. Зря мы, что ли, сегодня с королевой упражнялись во всяких глупостях…
— Спасибо. Хорошее число. Пробуем? Два, пять, пять, один… — Изабелла набрала код. Ничего не случилось. — Тогда попробуем другой год рождения…
Опять ничего.
— Давай-ка я ее сломаю, — нетерпеливо предложил Готье.
— Погодите, — остановил отец. — Взгляните — какие кнопки стерты больше всего?
— Мм… — протянул Готье, вглядываясь, и снова подсвечивая кнопки фонарем. — Похоже, единица, пятерка, шестерка и… семерка.
— И какие могут быть комбинации с этими цифрами?
— Тысяча пятьсот шестьдесят седьмой? — проговорил я неуверенно. Просто повторив вслед за Готье.
— Именно, — спокойно подтвердил отец. — Теперь мы, возможно, знаем, сколько лет он тут находится. Пять лет. Немало, но и не так уж много. Это неплохо.
— Ого… — выдохнул Огюст почти радостно. — Это было бы здорово… То есть, просто то, что мы это знаем…
— Итак, — пробормотала Изабелла, — значит, семь, шесть, пять, один… дважды… Ура!.. — дверь капсулы открылась с легким щелчком. — Как же здорово, что люди следуют своим привычкам!..
Готье открыл дверь пошире, осветил содержимое капсулы и забрался внутрь, пренебрежительно комментируя вслух то, что видели мы и что видел он сам:
— Довольно примитивно. Судя по всему, это генератор для всей этой иллюминации и для чего-нибудь еще, что бы ему понадобилось, а заодно — маленькая химическая лаборатория по производству этой замечательной дряни. Именно то, что мы искали. Он действительно производит ее на месте. Вряд ли, конечно, это единственная лаборатория.
— Что будем делать? — Рауль окинул капсулу нехорошим взглядом.
— Выдернем провода и устроим замыкание, — ответил отец. — Готье, ты ведь у нас в этом мастер? Только погодите немного.
Он забрал у Готье фонарь и пошел по тоннелю дальше, освещая то голые стены, то пол и потолок. Сперва он остановился совсем недалеко, потом направился дальше. Немного поколебавшись, я последовал за ним, пока все осматривали капсулу как занятную игрушку. Похоже, он мог уйти далеко.
Мы прошли мимо двух пустых ниш, заглянули в уходящие прочь коридоры. Потом отец свернул в тот коридор, в конце которого приметил что-то лежащее. Это были кости. Их было немного, будто кто-то убирал их прочь для собственного удобства. Но дальше открывались, как им и положено, упорядоченные склады костей. Отец задумчиво кивнул, и мы двинулись в другое ответвление. За поворотом также обнаружилось царство мертвых, но и в первом и в другом случае мимо нагромождений свободно можно было пройти в тоннели дальше.
— Дальше мы сегодня не пойдем, — сказал отец. — Это уже не так важно.
— Почему? — спросил я. Хотя какая-то часть меня была очень этому рада.
Он посветил на потолок.
— Здесь нет никакой проводки, и в других тоннелях тоже. А лабиринт слишком разветвлен, ходить по нему можно долго и без толку. Сюда уже, если очень захочется, можно идти и с отрядами.
— Если кто-то порадуется идее осквернять кладбище.
Он тихо фыркнул.
— Оно давно уже осквернено. Но то, что сюда многие пойдут с охотой действительно сомнительно. А кроме того, все это не так важно, потому что все здесь брошено.