Вэйджер. История о кораблекрушении, мятеже и убийстве

Гранн Дэвид

Байрон занял свое место на квартердеке. Вахтенные не просто несли вахту: они участвовали в управлении сложным кораблем - левиафаном, который никогда не спал и постоянно находился в движении. Будучи мичманом, Байрон должен был помогать во всем - от подрезки парусов до передачи сообщений офицерам. Он быстро обнаружил, что у каждого человека есть своя собственная должность - она определяет не только место работы на корабле, но и его иерархическую позицию. Капитан Кидд, руководивший кораблем с квартердека, был вершиной этой структуры. В море, вне пределов досягаемости любого правительства,

он обладал огромной властью. "Капитану приходилось быть для своих людей отцом и духовником, судьей и присяжным", - писал один историк. "Он имел над ними большую власть, чем король, - ведь король не мог приказать выпороть человека. Он мог приказывать и приказывал идти в бой и, таким образом, имел власть над жизнью и смертью каждого, кто находился на борту".

Лейтенант, Роберт Бейнс, был вторым командиром на корабле "Вэйджер". Ему было около сорока лет, он прослужил на флоте почти десять лет и представил удостоверения двух бывших капитанов, подтверждающие его способности. Однако многие члены экипажа считали его до безумия нерешительным. Хотя он происходил из знатной семьи - его дед Адам Бейнс был членом парламента, - они постоянно называли его "Бобылем", что, намеренно или нет, казалось вполне уместным. Он и другие дежурные офицеры контролировали вахту и следили за выполнением приказов капитана. Как штурманы, мастер Кларк и его товарищи прокладывали курс судна и указывали квартермейстеру нужный курс; квартермейстер, в свою очередь, руководил действиями двух рулевых, которые брались за двойной штурвал и управляли судном.

Неморяки, специализировавшиеся на тех или иных профессиях, составляли свою социальную ячейку: парусный мастер чинил полотна, оружейник точил мечи, плотник ремонтировал мачты и затыкал опасные течи в корпусе, хирург ухаживал за больными (его помощников называли лоблоли - по каше, которую они подавали).

Моряки тоже были разделены на подразделения, соответствующие их способностям. Верховые, молодые, ловкие и восхищающие своим бесстрашием, взбегали на мачты, разворачивали и сворачивали паруса и следили за ними, паря в небе, как хищные птицы. Затем шли те, кто был назначен на фордевинд - неполную палубу в носовой части корабля, где они управляли парусами, а также поднимали и опускали якоря, самый большой из которых весил около двух тонн. Как правило, синоптики были самыми опытными, на их телах были видны стигматы многолетнего пребывания в море: скрюченные пальцы, обветренная кожа, шрамы от ударов плетью. На нижней ступеньке, на палубе, рядом с квакающим и испражняющимся скотом, находились "вайстеры" - жалкие бездельники, не имеющие морского опыта, которые были вынуждены заниматься неквалифицированной рутинной работой.

Наконец, в особую категорию попали морские пехотинцы - солдаты, откомандированные из армии, которые были такими же жалкими лентяями. В море они подчинялись военно-морским властям и должны были подчиняться капитану судна Wager, но командовали ими два армейских офицера: сфинксоподобный капитан по имени Роберт Пембертон и его вспыльчивый лейтенант Томас Гамильтон. Гамильтон первоначально был назначен на корабль "Центурион", но его перевели в другое место после того, как он подрался с другим морским пехотинцем и пригрозил ему смертельной дуэлью. На корабле "Уэгер" морские пехотинцы в основном помогали грузить и таскать грузы. А если на корабле случалось восстание, капитан отдавал приказ его подавить.

Для того чтобы корабль процветал, каждый из этих элементов должен был быть интегрирован в единую четкую организацию. Неэффективность, ошибки, глупость, пьянство - все это могло привести к катастрофе. Один моряк описывал военный корабль как " комплекс человеческих механизмов, в котором каждый человек является колесом, лентой или кривошипом, и все это движется с удивительной регулярностью и точностью по воле своего машиниста - всемогущего капитана".

В утренние часы Байрон наблюдал за работой этих компонентов. Он все еще учился морскому искусству,

его посвящали в - загадочную цивилизацию, настолько странную, что одному мальчику казалось, будто он " все время спит или видит сон". Кроме того, Байрон, как джентльмен и будущий офицер, должен был научиться рисовать, фехтовать, танцевать и хотя бы изображать понимание латыни.

Один британский капитан рекомендовал молодому офицеру, проходящему обучение, взять на борт небольшую библиотеку с классиками Вергилия и Овидия и стихами Свифта и Мильтона. " Это ошибочное мнение, что из любого тупицы получится моряк, - пояснил капитан. "Я не знаю ни одной ситуации в жизни, которая требовала бы столь совершенного образования, как у морского офицера: он должен быть знатоком литературы и языков, математиком и утонченным джентльменом".

Байрону также необходимо было научиться рулить, сращивать, скоблить и галсовать, ориентироваться по звездам и приливам, пользоваться квадрантом для определения своего местоположения и измерять скорость корабля, бросая в воду леску, перевязанную равномерно расположенными узлами, а затем подсчитывая их количество, проскочившее через руки за определенный промежуток времени. (Один узел равнялся чуть больше одной сухопутной мили в час).

Он должен был расшифровать новый, загадочный язык, взломать секретный код, иначе его высмеивали как сухопутного. Когда ему приказывали стянуть простыни, он должен был схватить веревки, а не постельное белье. Он должен говорить не о гальюне, а о голове - по сути, о дырке на палубе, через которую отходы сбрасываются в океан. И не дай Бог сказать, что он был на корабле, а не в корабле. Сам Байрон был окрещен новым именем. Мужчины стали называть его Джеком. Джон Байрон стал Джеком Таром.

В эпоху паруса, когда суда, движимые ветром, были единственным мостом через бескрайние океаны, морская лексика была настолько распространена, что ее переняли и те, кто живет на земле. Выражение "идти в ногу" происходит от того, что мальчишек на корабле заставляли стоять на месте для проверки, держась пальцами ног за палубный шов. "Трубить" - свисток боцмана, призывающий всех к тишине в ночное время, а "piping hot" - призыв к еде. Скутлбут" - это бочка с водой, вокруг которой моряки сплетничали в ожидании пайка. Корабль шел "три листа к ветру", когда обрывались лини на парусах и судно выходило из-под контроля. Выражение "закрыть глаза" стало популярным после того, как вице-адмирал Нельсон намеренно приложил подзорную трубу к глазу, чтобы проигнорировать сигнальный флаг своего начальника об отступлении.

Байрону пришлось не только научиться говорить как матрос и ругаться как матрос, но и выдержать строгий режим. Его день определялся звоном колоколов, которые отмеряли каждые полчаса в течение четырехчасовой вахты. (День за днем, ночь за ночью он слышал звон колоколов и бежал к своему месту на квартердеке - тело дрожало, руки мозолились, глаза слезились. А если он нарушал правила, его могли привязать к такелажу или, что еще хуже, выпороть "кошкой-девятихвосткой" - кнутом с девятью длинными плетьми, которые врезались в кожу.

Байрон также познавал радости морской жизни. Во время приема пищи еда, состоящая в основном из соленой говядины и свинины, сушеного гороха, овсянки и бисквитов, была на удивление обильной, и он с удовольствием обедал в своей койке вместе со своими товарищами, мичманами Исааком Моррисом и Генри Козенсом. Тем временем моряки собирались на орудийной палубе, отцепляли деревянные доски, свисавшие на канатах с потолка, и рассаживались за столы группами по восемь человек. Поскольку матросы сами выбирали себе товарищей, эти группы были похожи на семьи, и их члены предавались воспоминаниям и доверию друг к другу, наслаждаясь ежедневной порцией пива или крепких напитков. У Байрона начали завязываться те глубокие дружеские отношения, которые возникают в таких тесных каютах, и он особенно сблизился со своим товарищем Козенсом. " Я никогда не знал более добродушного человека, - писал Байрон, - когда был трезв".