Вейн
Шрифт:
Егор видел, как их расстреляли.
После казни выпало небольшое затишье, а к обеду снова засуетились у миномета, словно нагоняя план. Теперь, пробираясь к казарме, приходилось жаться к стене. Раз долбануло так близко, что упал на живот, прикрывая голову руками. По спине застучали камешки, запорошило пылью. Егор раздраженно передернул лопатками и пополз к двери. Сверху, с укреплений, обматерил лейтенант. За дело: сказано было идти в обход, нет, поторопился.
Под защитой толстых стен стало потише. Егор зевнул, чувствуя, как слипаются глаза. Прислониться бы к косяку и уснуть стоя, как лошадь. Мотнул головой. Нельзя!
Отец сидел над картой. В первое мгновение Егору показалось, что он ворвался посреди совещания, так остро, напряженно глянул подполковник. Но отец был один.
– Дворик, который у западной башни, тоже обстреливают, – доложил Егор. – Из миномета достали. Лейтенант Миддель говорит, пока своих запасов хватит. Только у него пулеметный расчет положили, просит хотя бы одного человека.
Провел ладонью по голове, из-под пальцев посыпалась каменная крошка.
– Хорошо. Пусть Дорош из своих отправит. Передашь, и отдыхай. Поспи хоть часок.
Егор кивнул и прикрыл за собой дверь. Помедлил, прежде чем уйти. Странное чувство: будто в комнате, кроме отца, еще кто-то был. Растер лицо руками. Вот ерунда мерещится! Это с усталости, больше суток уже не ложился. Людей не хватает. Почему до сих пор нет подкрепления? Почему?! Егор стиснул зубы – противно скрипнул песок. Трус, паникер! Прекрати!
К Дорошу – и вернуться. Поговорить с отцом.
– Приказ был: в случае нападения занять оборону в Старой крепости и держать переправу до подхода основных войск. Ну, мы и держали. А линия фронта уже за Лучевск откатилась, это я потом узнал.
– А ты как туда попал?
– Случайно, с отцом. Все неожиданно началось, завертелось, и… В общем, связи нет, обстановку не знаем, а нас долбят и долбят. Главное, может, мы в другом месте нужнее? На юго-западе – железка! Рвануть бы ее к чертовой матери! А мы сидим. Ну, отец и отправил связных на командный пункт. Учебный, естественно, специально готовили. Рацию там спрятали. Нужно было дойти и вернуться. У Сержика и того, второго, не получилось. Да их к нам на днях перебросили, дороги не знают. Понимаешь, из местных – никого!
Из миномета обстреливали западную башню. После каждого разрыва с потолка на карту сыпался мусор. В лампе качался огонек, пачкая стекло черными отметинами. Егор потрогал теплую колбу, и тень на стене повторила его движение. Развернул ладонь боком, поднял большой палец и шевельнул мизинцем. Темный силуэт, отдаленно похожий на собачью морду, открыл и закрыл пасть. Да, у Родьки Масселя получалось лучше.
Они тогда сидели на сеновале у Вэльки Петракова. Были Родька, Венька, Стас, Захар, Талка и близняшки Илиличевские – Алка и Анька. Крупные капли стучали по крыше, с водостока хлестало в бочку. Стемнело, будто уже наступил вечер. Захар воткнул в сено фонарик, луч наискось метнулся через сарай и уперся в стену. Внизу шумно вздыхала корова Марта. Квохтали куры.
Стас хриплым шепотом рассказывал:
– …если все правильно скажешь, выйдет из башни князь. Одежда истлевшая, шлем ржавый, вместо лица череп. Кости скрипят, и могилой пахнет. Идет прямо на тебя, хоть где стой. В руке меч блестит как новенький. Тут, главное, не испугаться, а поклониться ему по старому обычаю, прощения попросить, что разбудил. А то разгневается и голову тебе с плеч отмахнет.
– Ну вас! – взвизгнула Анька. – Я больше в крепость вообще не пойду!
Венька издевательски захохотал.
– А я пойду, – сказала Талка. – Врет он все.
– Я – вру? Да хоть кого из стариков спроси!
Егор пристроился под самой крышей, и ему была видна Талкина спина в низком вырезе сарафана. Когда Талка шевелилась, то показывалась белая полоска от купальника, очень яркая на загорелой коже. Егор отводил глаза, но через минуту спохватывался, что все равно смотрит. Чертыхнулся про себя, вытащил длинную травинку и осторожно провел вдоль позвонков. Талка передернула лопатками, прогоняя «насекомое». Алка, сидевшая напротив, усмехнулась.
Родька растопырил пальцы и поднес к фонарику. На стене зашевелилось многоногая тень.
– Паук, – сказал Захар.
– Осьминог, – возразил Стас. Он всегда спорил.
Скрещенные руки изобразили лебедя, потом – голову петуха, и Стас громко кукарекнул. Вытянулась гусиная шея, поводила из стороны в сторону маленькой головкой и превратилась в зайца. Заяц смешно дрыгнул лапами и перекинулся в козлиную башку. Сунулся Венька, подставил руки, добавляя козлу туловище и коротенькие ножки.
– А вот хвост, – мизинец медленно развернулся в другую сторону. – Ой, не хвост!
– Дурак, – сказала Алка и треснула его по шее.
Родька выключил фонарик – дождь закончился, в оконца пробивался свет.
– Пошли, а то Хрумчик грозился под замок посадить. Знаете, как нам позавчера влетело?
Заныл Стас. Попытался подначить интернатских Вэлька, которому можно было до начала учебного года не бояться директора.
Талка повернулась и посмотрела на Егора. Он быстро уронил травинку.
…Егор опустил руку – тень слилась со столом. Где сейчас Родька? Успели эвакуировать интернат? Там же совсем мелкие. И многие – дети военнослужащих.
Вошел отец.
– Ты? Был приказ отдыхать.
– Мне нужно с тобой поговорить.
Отец сел к столу и снял фуражку.
– Слушаю.
Егор по-ученически выпрямился.
– Папа, ты сам понимаешь – никто больше не дойдет. Местность они не знают. А я все облазил. Сначала можно тропками, через овраги. Потом на старую пасеку. Оттуда – на Петухово.