Вейн
Шрифт:
– Прокатимся? – подмигивает отец.
Егор торопливо запихивает в рот остатки мороженого.
С боковой тропинки им наперерез выходит мужчина. Окликает:
– Вцеслав!
Отец улыбается, жмет незнакомцу руку. Мужчина, быстро взглянув на Егора, тихо произносит непонятное, а потом протягивает сверток.
– Совсем уже мужчина. Держи.
Сквозь ткань чувствуется что-то твердое. Егор разворачивает – и не может сдержать восхищенного вздоха. В руках у него нож с деревянной рукоятью, лезвие прячется в чехле из плотной кожи.
– Спасибо! Это охотничий, да?
Мужчина кивает.
– Сынок, сбегай, купи билеты, – говорит отец и достает бумажник.
Только у кассы до Егора доходит: сначала мужчина говорил на незнакомом языке, и по звучанию не угадать – на каком. Подносит к глазам подарок: на ножнах вытиснены птица и странные символы. Если это и буквы, то чужого алфавита.
Потом, сидя в кабинке, медленно всплывающей над тополями, Егор спрашивает:
– Пап, а он что, шпион?
Отец взъерошивает ему волосы.
– Нет. Мой старый знакомый. Хороший человек.
Кабинка поднимается выше. Открывается центральная площадь с фонтаном. Серебрится купол Ольшевского университета. Егор смотрит, сжимая двумя руками подарок. Лето. Каникулы. У отца выходной. Разве мало для счастья?
… – Ты носишь жетон Вцеслава.
Егор едва не наклонился проверить: может, выбился поверх футболки. Но вовремя спохватился и качнул пистолетом.
– Скажите, как тогда, в парке. На том языке.
Мужчина произнес короткую фразу. Вроде похоже… Деревья снова начали дурацкую игру – береза брыкнулась, точно жеребенок. Егор не удержался и повалился на листву.
Подхватили, вынули из руки пистолет. Пальцы ощупали спину, и Егор вскрикнул.
– Сейчас, потерпи немножко.
Мужчина нес его. Качаясь, проплывали деревья. Вспыхнуло между верхушками елей солнце и погасло.
– Не бойся. Я тебя в надежное место отправлю, там помогут.
Егор трепыхнулся:
– Надо к рации!
– А потом к рации.
– Нет, сейчас!
– Это быстро, тут совсем рядом.
– Нет…
Егор пытался спорить, но его укачало и начало тошнить. Зажмурился, чтобы не видеть плывущих над головой сосен. Под веками пульсировало.
Пахнуло странным, не лесным. Щекотно скользнуло по лицу. Качка прекратилась – Егора положили на что-то твердое. Он открыл глаза. Комната, одна стена занята книжными полками. Гудело в голове. Нет, это колокола – басовитые, размеренные и звонкие, многоголосые. Старик с белой бородой и в темном одеянии склонился над ним.
– Я… умер?
– Ну что ты. Рана совсем не опасная.
Чьи-то руки потянули с Егора куртку, и он потерял сознание.
– Это был Грин?
– Да.
Покалывало под лопаткой. Но Егор знал, что это обман, не боль, а только память о ней.
Юрка носком кроссовки откатил уголек, выпавший на глиняный пол. Оглянулся на монаха и встал с насиженного места. В углу возле двери висел брезентовый плащ, тулуп, еще какое-то барахло. Юрка, чертыхаясь под нос, покопался там и вытащил серый от пыли ватник. Встряхнул, заставив расчихаться Егора. Заворочался Евсей.
– Блин! Я сейчас.
Юрка выскочил на улицу. Судя по звукам, он колотил ватником по сосне.
Егор потер лицо руками. До сих пор не понять: правильно ли поступил тогда, послушав Дороша? К рации все равно не дошел, вместо него это сделал Грин. А сержант, может, остался бы жив. Но ведь он приказал уходить! И они ничего не знали про вейнов!
Вернувшись, Юрка накрыл монаха ватником и снова устроился возле печи. Почесал шею.
– Не комары, а вампиры какие-то. Слушай, я только не въехал, а откуда там Грин?
– Ему Дан оставил записку у Михаила Андреевича, ну, что мы в крепости. Сам не пошел – струсил. А если бы Грин ее не получил?
…К вечеру поднялся ветер. Он гнал на берег волны и стучал ставнями, раздувал штору. Попытался утащить положенную Егором на стол записку – пришлось сунуть уголок под чернильницу. Михаил Андреевич смотрел с сочувствием, но без жалости.
Егор медленно откинулся на спинку кресла. Под лопаткой тянуло, но это было ерундой по сравнению с утихшей болью. Слегка кружилась голова.
– Подождите, я что-то никак…
Обхватил лоб ладонью, дожидаясь, когда перестанет мутить. Резко, противно кричали чайки.
– Значит, есть какая-то дырка в пространстве, и через нее ходят эти… вейны. Они могут протащить за собой человека, но не всегда. Из Старой крепости бы не получилось взять нашего разведчика.
– Да. Не всякий узел силен настолько, чтобы им мог воспользоваться поводырь.
– Поэтому к рации мог пойти только вейн, через другую дырку. Дан струсил. А Грин согласился. Но не дошел, потому что нашел меня и вернулся сюда, в этот мир.
Священник кивнул.
– И снова ушел к рации.
«Бред какой-то», – подумал Егор.
– Ну, хорошо. Пусть вейны, я не сошел с ума, не умер и не сплю. Хотя, если честно, не верится.
Тронул подбородок с поджившей ссадиной. Не верилось и в то, что идет война. Вот сейчас зазвенит будильник – и все будет как раньше: солнечное утро, запах варенья и отцовского одеколона, мама с кухни зовет их завтракать…
– Ладно, но откуда их знает мой папа?
– Вцеслав – тоже вейн, только бывший.
– Это как? – тупо спросил Егор.
– Видишь ли, сложнее всего вырваться из собственного мира, так же, впрочем, как и увести из него другого человека. Стоит вейну один раз сходить на Середину, и вокруг него начинается плестись сеть, чтобы удержать дома. Постепенно нитей становится все больше, и в конце концов вейну приходится выбирать: остаться навсегда или уйти. Если он остается, то теряет дар и так крепко оказывается привязанным, что его не выведет ни один поводырь. Я не знаю, пытался Вцеслав перевезти сюда семью или не собирался даже, но дара он лишился.