Везучая
Шрифт:
– Вообще-то можно было предположить, что у него русский не родной. А как ты в этот фильм попала? Тебя по картотеке нашли?
– Ой, не спрашивай! Взятку дала.
– Взятку? Деньгами?!
– Не-ет, это слишком, я бы не смогла. Оправу подарила в актерском отделе. Еле пересилила себя. Не могу заискивать, воротит от этого современного прикладного искусства!
– Так это сейчас везде, никуда не денешься. Или взятку дай, или режиссеру отдайся. Мне несколько раз предлагали.
– Отдаться?
– Ну, не взятку же дать. Такое не предлагают – своим умом надо доходить. Один старый козел звал в любовницы и обещал регулярно пристраивать на роли.
– Мне тоже, представляешь? Только не старый и не козел, а известный режиссер. Я пробы у него на главную роль проходила.
– Да все они –
– Нет, он не совсем мерзкий. Он кучу стихов знает, читал мне Блока.
– А мне «мой» козел Пушкина читал – и что? Эрудированные уроды.
– Какая аллитерация, Надь! «Эрудированные уроды»! Просто песня.
– Дарю. Сочини стихотворение.
– А что, можно попробовать. Ода уродам – название. Годится? По следам Пабло Неруды. Помнишь его «Оды изначальным вещам»?
– Смутно. Еще чего не хватало – оду им, козлам! Частушками обойдутся. Матерными.
Мы засмеялись, забыв про маски. Они, подсохшие, тут же начали трескаться на щеках, превращая нас в старух с молодым взглядом. Склонившись обе над раковиной в ванной, мы умылись и уставились на свои отражения в зеркале.
– Так что ты ответила старому козлу-эрудиту, Надь?
– Только через мой труп! – Глаз подруги задорно заискрился.
– Оригинально. А если он некрофил?
– Ну, знаешь. Об этом я как-то не подумала. Откуда у тебя в такой солнечный день такой черный юмор? – спросила Надя риторически.
– Это еще не черный. Антрацитовый!
Уверенные в своем предназначении и в собственных силах, мы не собирались проходить через уготованные обстоятельствами низменные «тернии» к нашим высоким «звездам». А совать коробки конфет тем, от кого зависишь, я по сей день не люблю. Даже врачам.
Да, но про елку-то надо дорассказать, а то так еще четверть века пройдет, и не факт, что память сохранит нюансы.
Глава 2. Елки-палки и Домбай
Мой сорокалетний герой жил в трехкомнатной, шикарной, по тем временам, квартире, и елка ему была нужна… с меня ростом. С годами я стала не только добрее, но и на порядок саркастичнее, поэтому снисходительно допускаю: размер елки служил ему напоминанием обо мне, когда он, умиротворенный, в кругу жены и детей, умильно разглядывал бы украшенный усердием всего семейства новогодний атрибут.
Спала я в ту ночь не то что бы плохо. Но боязнь проспать переворачивала беспокойное тело настолько часто, что к утру оно стало ватным, хоть и было молодым. Одевшись наскоро, как в турпоход, я не позавтракала, а, подобно голливудской звезде, выпила лишь чашку кофе и, проверив наличие нескольких рублей в кошельке, вышла в темно-синее утро тридцать первого декабря 1982 года.
Никогда раньше елок я не покупала, но целеустремленные жертвенницы, как правило, – натуры любознательные. У них есть обыкновение замечать, проезжая себе мимо, что на Цветном бульваре, неподалеку от Центрального рынка идет-таки торговля елками. На абордаж!
Потратив час предновогоднего, а посему – стремительно бегущего времени, я нашла на елочном базаре лишь втоптанные в несвежий городской снег жалкие иголки да веточки.
– Елку? – удивилась вопросу розовощекая и плотная, как матрешка, тетка, торгующая малосольными огурчиками. – Так надо было вчера покупать! Сегодня-то всё!
Как это – «всё»? Разве я могу представить, что наберу его номер телефона и, на случай, если трубку снимет жена, я, несколько утопив голос, – так он звучит взрослее – подзову его к телефону и, услышав известный всей стране густой баритон, произнесу: елки кончились? Да меня вся страна осудит – и будет права! И я рванула на другой рынок, Тишинский, который славился тем, что на нем и в то скудное время дефицита продавалось почти всё.
Народом рынок не изобиловал: 31 декабря, стало быть, большинство уже совершенствовалось на тесных кухнях в приготовлении салата «оливье». Остальные толкались в очередях близлежащих магазинов за вкусненьким: тортом «Киевский», сыром «Российский» и печеньем «Юбилейное». Я устремилась почему-то в сторону овощных рядов под открытым небом, где бросалась в глаза лишь сургучного вида, невкусная на вид краска прилавков – ни одного продавца, шаром покати. И вдруг в этой сквозной, невзрачной картинке,
Мысль привезти ему кефир за тридевять земель базировалась, выражаясь языком актуального в ту пору учения марксизма-ленинизма, на всё той же идее самопожертвования.
Одна из подруг, получив от меня в подарок початый, правда, флакон духов, но все-таки настоящих, французских «Фиджи», воскликнула: «Жертвенница ты наша!» То ли она хотела меня таким образом поблагодарить, то ли задеть, но титул этот, безусловно, не был снят с пролетающего мимо облака, поскольку позывы всех одарить входили в список моих отличительных черт. Согласитесь, это все-таки лучше, чем обобрать. Поэтому, если любимый следит за питанием и предпочитает пиву кефир, почему бы не пожертвовать всего тридцать две копейки за бутылку свежего кефира в Москве, не сесть в пролетающий мимо самолет и не доставить ему лично столь благородный напиток в Карачаево-Черкессию, где он пребывает в командировке?
Накануне того дня, когда он улетал на «творческую встречу с народным артистом Советского Союза», мне выдали гонорар за съемки в фильме «Срок давности», где я, изображая рабочую на стройке, сидела на деревянном ящике рядом с Натальей Гундаревой и пила, что бы вы думали? – кефир. Ну, трогательная деталь, не более того. На самом деле понесло меня в такую даль не на почве кефира, конечно. Просто в руках были деньги, на календарном листке – красные цифры воскресения, в любящем сердце – тоска, а в смышленой голове – озарение: в командировке он как бы и не женат вовсе. К нему можно запросто подойти изящной походкой обычной поклонницы, поздороваться за руку и безнаказанно выразить свои чувства. Там, далеко от Москвы, он – свободен, он – мой. А не указующий ли перст то обстоятельство, что жила я тогда напротив городского «Аэровокзала», где в одном из многочисленных окошек, выстояв душную очередь, можно было купить билет, зарегистрироваться, сесть в удобный автобус «Икарус» и выгрузиться безвозвратно у трапа самолета в Домодедово?