Везучий Борька
Шрифт:
— Санька, Вовка-фуфырь, что делать с ним будем?
Санька, с вишнёвым, облупленным носом, сидел на траве и деловито ковырял ножом землю.
— Зубы ему надо пересчитать. Может, у него тридцать три…
— Дельное предложение. Ха!.. — вдруг крикнул Никита и ловко выхватил у Тольки из-под руки книгу. Толька успел выкинуть вперёд правую руку, но кулак его попал в спину Никиты уже на излёте. Тот повалился на траву, задрыгал ногами. Не от удара, конечно…
— Ребя, ребя! — кричал он. — Книжка про любовь! «Со второго взгляда» называется! Слушайте:
Ребята озадаченно переглянулись.
— «В Амурской области», — читал Никита, — «есть река, в которой прячутся мыши. Как она называется?»
Санька, продолжая ковырять ножом землю, хмуро сказал:
— Ну-ка, первую загадку ещё разок.
Никита прочёл.
— Ток, — лениво произнёс Санька, — электрический.
— Верно! Слушай, ты, с полотенцем, а книжка-то у тебя дельная. Звать-то тебя как?
…Домой мальчик вернулся уже в полной темноте, едва волоча ноги. У реки, после «проверки документов» и долгого купания, затеяли играть в «чижа» — в игру Тольке не знакомую. Как новичка, его загоняли вдрызг. Всё ждали, когда он заревёт и попросит пощады. Но он только сжимал побелевшие губы. Глядя на него, ребята давно уже не смеялись. Наконец даже Никита не выдержал:
— Хватит. Навалились втроём на одного и рады.
— Ничего, ничего, — с трудом ответил Толька. — Через дня два посмотрим, кто кого загоняет…
— А-а! Так ты ещё не спёкся?! — И Никита зло, со всего ловкого маха зафитилил «чижика» под самое небо.
4
— Тётя Ганя, дядя Илья придёт сегодня обедать?
— Ни-и, не прийдэ.
— Вы соберите тогда.
Толька идёт по центральной поселковой улице в мастерские. Они как раз за цехами кирпичного завода.
В руках у него продуктовая сумка. Из неё торчит голенастая литровая бутыль с молоком.
Справа и слева далеко тянутся высокие тополя, белоногие от извёстки. В кронах деревьев солнце разбивается на мелкие осколки, и они сыпятся на дорогу, под ноги мальчику…
У коробов Ильи Васильевича не оказалось. Толька заглянул в тот, к которому шёл кабель. На рукавицах лежал держатель. Толька вспомнил, что на подходе не слышал знакомого треска электросварки. Он огляделся по сторонам, поставил сумку на траву. «Придёт скоро», — подумал и полез в короб посмотреть, много ли сделал сегодня дядя Илья.
От стальных листов тянуло сухим жаром. Приподняв голову, Толька увидел синеватую рябь шва. Ровно-то как. И совсем ещё горячий. Шов обрывался, дальше шли два листа под прямым углом друг к другу. В щель между ними было видно небо. «Значит, так, — сказал себе мальчик, — берём держатель. С электродом, порядок! Дядя Илья придёт, а тут кое-что сделано. Да он, наверно, всё отключил… Эх, маски нет…» Он ткнул электродом в то место, где шов обрывался. С шипением вспыхнуло белое пламя, сноп трескучих искр упал к ногам. Толя зажмурил глаза, но уже после вспышки. Когда он их открыл, то не сразу увидел, что электрод намертво прилип к стальному листу. В самом конце электрода, где он касался металла, светилось малиновое пятно. Оно расплывалось и желтело прямо на глазах.
Он понял, что дело плохо. Потянул держатель, чтобы оторвать электрод. Удалось это не сразу. Одна за другой зажигались ослепительные вспышки. Наконец держатель вместе с электродом был в руке. И только сейчас почувствовал он, как саднит руки, обожжённые искрами.
Он присел, нащупал рукавицы и осторожно положил на них держатель. Пятясь, вылез из короба и долго тёр глаза, прежде чем увидел под ногами продуктовую сумку на зелёной траве. И вокруг всего, на что он смотрел, виделись ему слабые радужные дуги.
«И дяди Ильи нет…» — с тревогой подумал он, направляясь к механической мастерской.
В полумраке мастерской Толька не сразу разглядел Илью Васильевича. Он сидел на табуретке у верстака с поднятой над головой маской и о чём-то спорил со слесарем Сугробиным.
— Заходи, Анатолий, — махнул рукой Илья Васильевич. — С обедом пришёл?
Толька кивнул головой.
Илья Васильевич отвернулся, продолжая разговор.
Вошёл мастер Пётр Николаевич.
— Васильич, ёлки-моталки! Чего ж это ты?.. — с тихим раздражением в голосе сказал он, подойдя к верстаку.
— А что? — повернулся к нему Илья Васильевич. — Чем ты опять недоволен?
— Да посмотри, что в коробе! Варено-то как… «Соплей» набросал, прожог сделал…
— Прожо-ог?.. Ну, Петя, говори да не заговаривайся! Это мне-то… — Илья Васильевич стиснул зубы так, что шрам на щеке побагровел. В голове у него вдруг пронеслось: «Растяпа! Трансформатор-то не выключил!.. Хорошо — обошлось… Петруха-то заметил или нет?..» Он бросил прищуренный взгляд на мальчика. Не поднимая головы, мальчик почувствовал тяжесть этого взгляда. Как ему хотелось превратиться сейчас в маленький гвоздик и утонуть в земляном полу мастерской. Но это было невозможно. Ведь ни один мальчик на свете не растёт вниз…
Он стоял потупившись, крутил пальцами давно оторванную от рубашки пуговицу.
— Та-ак… Твоя работа?
Мальчик кивнул. Сугробин внимательно посмотрел на него.
— Хорошо ещё, не обжёгся.
— Да уж… — протянул мастер. — Зато подсуропил…
— Вот! — Илья Васильевич вскочил с табуретки так, что она с грохотом поползла в сторону, резко выбросил вперёд руку с тёмным заскорузлым пальцем. — Вот с него и спросим! Чтоб не думал, что спрашивают только в школе, уроки… «Сопли» сам уберёт и прожог залатает. И мне…
— Да ты что, Васильич?! — перебил его мастер. — Не допущу! Это тебе не твой Тимофей! Нашёл когда шутки шутить…
— Погоди, Петя, — уже совсем спокойно сказал Илья Васильевич. Не ту жердь в дугу гнёшь. Ты с людьми работаешь, понимать должен… Завтра же придёт свои грехи замаливать. Придёшь? — Илья Васильевич выжидающе смотрел на племянника.
Этот вопрос, заданный с холодной суровостью, стал для него долгожданным спасением. Торопливо проглотив ком в горле, мальчик кивнул головой.