Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть шестая
Шрифт:
– Кого ищет ваше величество? – спросила Генриетта, заметив, что король смотрит на дверь. Она желала уколоть его, так как предполагала, что он ждет Лавальер или письма от нее.
– Сестра моя, – сказал молодой человек, угадавший с чудесной проницательностью ее тайное намерение, – я жду одного замечательного человека, искуснейшего советника, которого я всем хочу представить, поручая его вашим милостям. Ах, входите, д’Артаньян.
Д’Артаньян вошел.
– Что угодно вашему величеству?
– Скажите, где находится ванский епископ, ваш друг?
– Но, ваше величество…
– Я его жду, а он не появляется. Пусть мне его разыщут.
Д’Артаньян удивился; сообразив, что Арамис покинул Во тайно, по поручению короля, он решил, что король хочет сохранить секрет.
– Ваше величество непременно желает, чтобы вам привели господина д’Эрбле? – спросил он.
– Я не настаиваю, – сказал Филипп, – он мне не так нужен; но если б мне его все-таки нашли…
«Я угадал!» – подумал д’Артаньян.
– Этот господин д’Эрбле, – сказала Анна Австрийская, – ванский епископ – друг господина Фуке?
– Да, ваше величество, он бывший мушкетер.
Анна Австрийская покраснела.
– Один из четырех храбрецов, которые в свое время совершили столько чудес.
Королева-мать уже пожалела о том, что захотела укусить; чтобы сохранить последние зубы, она прекратила разговор.
– Каков бы ни был ваш выбор, сын мой, я уверена, что он будет превосходен.
Все склонились перед королем.
– Вы увидите, – продолжал Филипп, – глубину кардинала Ришелье без скупости кардинала Мазарини.
– Первого министра, ваше величество? – спросил испуганный принц, брат короля.
– Я вам расскажу это, мой брат. Но как странно, что господина д’Эрбле все нет.
Он позвал лакея и сказал:
– Пусть предупредят господина Фуке, мне надо с ним поговорить. О, в вашем присутствии, не уходите.
Господин де Сент-Эньян вернулся с добрыми вестями о королеве. Она осталась в постели только из предосторожности, чтобы иметь силы исполнять все повеления короля.
В то время как всюду искали господина Фуке и Арамиса, новый король спокойно продолжал преодолевать свои испытания, и все – семья, офицеры, лакеи – видели перед собой Людовика, и ни у кого это не вызывало сомнений.
С какой странной легкостью Провидение опрокинуло самую высокую судьбу в мире и на ее место поставило самую униженную!
Но порой Филипп чувствовал, как по сиянию его молодой славы пробегала тень. Арамис не появлялся.
Разговор между членами королевской фамилии как-то иссяк. Озабоченный Филипп забыл отпустить своего брата и принцессу Генриетту. Они удивлялись этому и мало-помалу теряли терпение. Анна Австрийская наклонилась к своему сыну и сказала ему несколько слов по-испански. Филипп совершенно не знал этого языка. Он побледнел перед этим неожиданным препятствием. Но будто гений невозмутимого Арамиса одарил его своей находчивостью. Вместо того чтобы смутиться, Филипп встал.
– Ну что же! Почему вы молчите? – спросила королева.
– Что это за шум? – спросил Филипп и повернулся к потайной лестнице.
Послышался голос, кричавший:
– Сюда, сюда! Еще несколько ступенек, ваше величество!
– Голос господина Фуке! – сказал д’Артаньян, стоявший близ королевы-матери.
– Господин д’Эрбле, должно быть, недалеко, – добавил Филипп.
Но он увидел то, что совсем не ожидал увидеть так близко.
Все глаза обратились к двери, в которую должен был войти господин Фуке. Но вошел не он.
Страшный крик раздался сразу из всех углов комнаты, мучительный крик короля и всех присутствовавших. Никогда еще человеку, даже с удивительной и чудесной судьбой, полной необыкновенных приключений, не дано было видеть зрелище, подобное тому, которое в этот момент являла собой королевская спальня.
Через полузакрытые ставни проникал неяркий свет, смягченный большими бархатными портьерами на тяжелой шелковой подкладке.
Глаза присутствовавших мало-помалу привыкли к этому мягкому полумраку. Даже при таких обстоятельствах ни одна из окружающих подробностей не ускользает от внимания, и все вновь появляющееся кажется таким ярким, будто оно освещено солнцем.
Это случилось, когда, откинув портьеру потайной двери, появился бледный и нахмуренный Людовик XIV. За ним показалось строгое и печальное лицо Фуке.
Королева-мать, державшая за руку Филиппа, увидев Людовика, вскрикнула в ужасе, как будто она увидала призрак.
У принца, брата короля, закружилась голова, и он лишь молча переводил глаза с короля, которого он видел прямо перед собой, на короля, рядом с которым он стоял. Принцесса Генриетта сделала шаг вперед, думая, что она видит отражение своего деверя в зеркале.
И действительно, это было так похоже на зеркальное отражение.
Оба короля, взволнованные и дрожащие (невозможно описать ужас, охвативший Филиппа), со сжатыми руками, злобно смотрели друг на друга, и глаза их были как кинжалы, вонзившиеся глубоко в душу. Молча, задыхаясь, наклонившись вперед, они, казалось, готовились к яростной схватке.
Удивительное сходство двух лиц, движений, фигур, вплоть до сходства в костюме, так как волею случая Людовик XIV надел в Лувре лиловый бархатный костюм, – это полное подобие двух принцев окончательно перевернуло сердце Анны Австрийской. Однако она еще не угадала правды. Бывают такие несчастья в жизни, которые никто не хочет принять, предпочитая поверить в сверхъестественное, в невозможное.
Людовик не предвидел таких препятствий. Он думал, что стоит ему войти, и он будет узнан. Он ощущал себя живым солнцем и не мог допустить мысли о своем подобии. Он не представлял себе, чтобы факел не погас в тот момент, когда воссияет его всепобеждающий луч. Поэтому при виде Филиппа он, быть может, ужаснулся больше всех, и его молчание, его неподвижность были как бы предвестниками яростной вспышки гнева.
Но Фуке! Мог бы кто-нибудь описать его волнение, его оцепенение при виде живого портрета его властелина? Фуке подумал, что Арамис был прав: узурпатор был королем такой же чистой крови, как и другой, и надо было быть безумным энтузиастом, недостойным заниматься политическими делами, чтобы отказаться от участия в государственном перевороте, который с такой ловкостью произвел генерал ордена иезуитов.