Виктор и Маргарита
Шрифт:
На этом все его рассказы о себе обрываются. У отца был ряд тем, по которым я не слышал от него реплик даже в разговорах с другими людьми. Он никогда и ничего не рассказывал о своём отце, о первой жене Елене Павловне Сиротиной и о работе на заводе. Он не кричал и не повышал голос. В конфликтной ситуации, скорее наоборот, замолкал и уходил – или в себя, или вон из помещения.
Он умер, когда мне было 15 лет, может быть, поэтому я склонен идеализировать отца. В моём сознании сложился усиленный рефлексией его родных и близких образ человека, который жил и был, но это не суть. Главное то, что он есть, живёт и существует рядом со мной, его делам необходима помощь, и мысли его, как огонь, надо беречь и защищать.
Через
Потом открылась входная дверь в нашей квартире и спокойно вошёл отец. Я всё понимал, он умер, прошло несколько лет, я стал взрослым, мы с мамой поменяли квартиру. В эту другую квартиру вошёл отец. На лице его, на щеке был шрам от операции. В квартире была мама, она тоже не спрашивала, почему его не было так долго. И я молчал. Он приходил и уходил сначала каждый день. Я хотел его спросить: где он был всё это время, где он сейчас работает, почему часто уходит и отсутствует несколько дней? Но я не мог что-либо спросить или дотронуться до него, потому что чувствовал, что если спрошу, то он исчезнет. Думал, пусть будет так, непонятно, но это не важно: умер или не умер – пусть живет с нами. Тайна его присутствия разобщала и разъединяла нас. Он был рядом, ходил, сидел, но стал чужим и непонятным. Я чувствовал, что ему байдуже у нас и мы ему не интересны, что у него другие дела и обязанности. Однажды он сказал, что пошёл, я посмотрел ему в спину и понял, он не вернётся.
Это был первый сон, в котором я видел отца. Проснулся на панцирной сетке кровати в студенческом общежитии МИФИ. Пульс в норме, ни страха, ни испарины, на календаре – мне 20 лет. Я понял, что через пять лет меня настигло чувство утраты.
На похоронах отца в марте 1970 года я был почётным гостем, бесчувственным и бесполезным. Все проблемы тогда взял на себя завод, Горьковский авиационный завод имени Серго Орджоникидзе. Церемония была организована с размахом, который был для меня полной неожиданностью. Украшенный пальмовой ветвью буковый гроб был установлен во Дворце культуры. Прощание назначили на обеденный перерыв. Работников завода и жителей посёлка собралось так много, что движение на центральной улице заводского посёлка было закрыто. Траурная колонна растянулась на 200 метров от Дворца культуры до центральной проходной, возле которой состоялся траурный митинг. Далее автобусы с людьми поехали в верхнюю часть города на Бугровское кладбище.
Семейная одноместная ограда Мартьяновых была на метр расширена. Похоронили Виктора Михайловича рядом с отцом и сестрой Клавой. Поминки были организованы в зале столовой завода «Теплообменник» на проспекте Гагарина…
Если всё по порядку, то историю жизни отца можно разбить на пять периодов.
Глава 1. Счастливое детство. 1913–1925
Виктор родился в православной дружной семье. Отец, Михаил Иванович, имел образование 4 класса, мать, Анастасия Михайловна, – 2 класса церковно-приходской школы.
Михаил Иванович, Витя, Клава и Анастасия Михайловна Мартьяновы.
Нижний Новгород, 1917
По происхождению они были крестьянами. К моменту рождения Виктора семья переехала в Нижний Новгород. Дед купил для старшего сына квартиру в самом центре, возле Нижегородской думы, на Алексеевской улице. Виктор вырос в квартире, обустроенной красивой мебелью и ценными по тем временам вещами.
Я застал и видел в квартире часть её старого убранства: дубовый буфет пушкинских времён; настоящий ковёр с изображением Наполеона на поле боя; венскую гнутую мебель в белых, украшенных ручной вышивкой чехлах; зеркало до потолка, в резной раме на точёных ножках с туалетной полкой, умывальник, сделанный из огромного самовара, с перегородкой внутри и двумя сосками, соответственно, для холодной и для горячей воды.
Немецкая фарфоровая семилинейная керосиновая лампа-молния или пламя огня из подтопка освещали его детское лицо. Пираты, индейцы, рыцари и путешественники окружали его. Сказок Витя не читал, волшебные истории его не увлекали. Дома была большая личная библиотека, собранная из собраний сочинений, должным образом подобранная и оформленная. Книги любили и читали все Мартьяновы – и родители, и дети.
Холсты, краски, кисти у отца он видел с детства. Отец Виктора живописью занимался не ради денег. Михаил Иванович Мартьянов был художником-любителем. Он стремился реализовать свои способности в живописи как мог, копировал пейзажи великих русских мастеров, расписывал пасхальные яйца, делал лаковые миниатюры. Возможно, эти работы были для него подготовкой к иной творческой жизни или способом внутренней иммиграции, кто знает?
У Михаила Ивановича был фотоаппарат и Анастасия Михайловна, его жена, научилась проявлять плёнки и печатать фотографии. Он пытался открыть своё фотоателье, но семейное предприятие не задалось, время настало советское.
А театр! Нижегородский драматический театр находится в двух шагах, через двор от дома, в котором жили Мартьяновы, но Михаил Иванович всегда нанимал извозчика обязательно на дутых шинах и степенно подъезжал к театру. В театр родители Виктора ходили часто, поэтому его любовь к сцене вполне закономерна.
Самообразованием он занимался с детских лет систематически и самозабвенно. Виктор был из тех людей, которые с детства не пьют, не курят и не матерятся. Нож в кармане он никогда не носил. Ему не нравилось, когда его называли Витей, созвучие с «титей» обижало, только «Виктор», не иначе. Сдержанность, деликатность, терпение и ответственное отношение к себе и близким были врождёнными чертам Виктора. Кроме традиционных качеств, в наследство от предпринимателя-деда и художника-отца Виктору достался тяжёлый груз нереализованных личных амбиций.
Глава 2. Весенний водоворот. 1926–1942
Благополучное детство Виктора и четырёх его сестёр кончилось, когда в середине 1920-х умер дед. Анастасия Михайловна вынуждена была зарабатывать деньги стиркой белья. Утро для Виктора начиналось с того, что надо было натаскать с улицы в квартиру 20 вёдер воды. К счастью Виктора, его обязанности по дому этим исчерпывались.
Школьный товарищ Женя Сурков уже в преклонном возрасте не без сожаления вспоминал, что Витя был лучшим, очень ярким и артистичным человеком. На встрече выпускников школы другой его одноклассник, радиожурналист, прибывший в Горький из Сибири, был изумлен даже не тем известием, что Витя умер, а тем фактом, что Виктор свою жизнь отдал работе на заводе. «Я был уверен, что он работает в кино, Витя говорил, что будет кинорежиссёром или оператором», – писал он в письме маме.
С 1921-го по 1928 год Виктор учился в Нижегородской 12-й школе имени Короленко. В удостоверении об окончании семилетки записано: «…участвовал в следующих видах общественно-полезной работы внутри и вне школы: староста, член лит. кружка, Осоавиахим, Безбожник, секретарь краеведческой комиссии, зав. худож. частью стенгазеты, секретарь редколлегии». Он был с детства одарённым человеком, здоровым, сильным и свободным. Ему нравилось ходить в английских бриджах, носить рубашку «апаш» на французский манер или клетчатую американскую ковбойку. Его таланты художника-графика и чтеца-декламатора были очевидны.