Виктор Петрович Астафьев. Первый период творчества (1951–1969)
Шрифт:
В структуре одного предложения может присутствовать несколько градационных рядов: Вокруг дома ползла, тянулась вверх, змеилась, переплеталась (1), дурманила, воняла, исходила диковинными ароматами (2) невиданная растительность («Сашка Лебедев»). Разные градационные ряды соотносятся с одним предметом, но дают ему разноаспектную характеристику: первый градационный ряд, связан с движением, а второй указывает на запах.
Идея градации в текстах В. П. Астафьева реализуется также в особых синтаксических структурах, тесно связанных с языковой категорией интенсивности, т. е. указывающих на превышение степени проявления признака. «Под градационными синтаксическими
При выражении интенсивности в сложноподчиненном предложении придаточным предложением выражается следствие интенсивности действия, названного в главном предложении. Указательное местоимение такой в структуре предложения свидетельствует о том, что придаточная часть выступает в качестве конкретизатора степени интенсивности. В предложении: И так пошла., что хоть верьте, хоть нет, я едва не разревелся: такая она была худенькая, усталая, такая жалостная – ну спасу нет никакого! («Звездопад») – предельная степень проявления признака передается при помощи местоимения такая и «поддерживается» за счет введения устойчивого выражения спасу нет никакого.
В произведениях В. П. Астафьева градация чаще всего конвергирует с повтором: И хорошо, так хорошо мне было держать ее меж отворотов бушлата и слышать, как греет мою грудь ее дыханием, и так хотелось ее стиснуть, да уж больно хрупкая, больно уж мягонькая, пуховенькая… («Звездопад»); – Ох, ноженьки вы мои, ноженьки! – бормотал шорник. – Чтоб вы уж отвалились, отболели бы уж… («Где-то гремит война»); Она притиснула меня к стене, да так сильно притиснула, что ни дыхнуть, ни охнуть («Звездопад»). В качестве повторяющихся элементов при конвергенции повтора и градации могут выступать как самостоятельные (больно), так и служебные (уж, ни) слова.
Распространенной стилистической фигурой в произведениях В. П. Астафьева является анафора. Анафорический повтор используется как регулярное средство интенсификации синтаксической структуры и служит для выделения повторяющихся элементов в эмоционально-экспресивном отношении, в результате чего создается эффект постепенного нагнетания смысла: Чудо в тепле за печкой живет. Чудо слушает сказки, вой в трубе. Чудо мохнатое, доброе, домовитое. Чудо – пуховый платок покойной матери на больных ногах. Чудо – руки бабушки, ее ворчание и шумная ругань. Чудо – встреченный человек. Чудо – его голос, глаза, уши. Чудо – это жизнь! («Где-то гремит война»).
Другой стилистической фигурой, непосредственно
С повтором связана реализация и такой стилистической фигуры, как полисиндетон. В художественном тексте многосоюзие выполняет различные функции. В текстах первого периода выявлены контексты, где полисиндетон выполняет выделительную функцию: – И что ты матушки мои! И зубит моего япошку, и зубит («Где-то гремит война») – многосоюзие создает эффект множественности и длительности действия и выделяет отрезок текста, акцентируя на нем внимание читателя. Также в произведениях В. П. Астафьева полисиндетон способен реализовывать квантитативную функцию, т. е. выступать выразителем семантики количества, множества: Я проломил вожаку голову, затоптал еще живое, но уже вялое тело в снег и все кричал, и бил, бил («Где-то гремит война»).
Выразительность текстам первого периода придает также бессоюзие. Следует отметить, что далеко не любое опущение союзов может быть квалифицировано как стилистическая фигура. Асиндетон – стилистическая фигура, состоящая в стилистически мотивированном опущении союзов в конструкциях сочинительного типа, т. е. «перечислительный ряд, состоящий не менее чем из трех однородных членов предложения, соединенных бессоюзной связью» (Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник. 2003. С. 84). В текстах первого периода асиндетон используется для создания наглядно-образной детализации: Кулаки сжаты, лицо серое, глаза молнии бросают («Звездопад»).
Бессоюзие часто представляет «своеобразное отражение устно-разговорной и разговорно-бытовой речи, которая, конечно, представлена в ней не фотографически и выступает… в эстетической функции» (Кожина, 1993). Это обусловливает то, что асиндетон в большей степени встречается в речи персонажей и находит меньшее распространение в авторской речи.
Выразительными возможностями в текстах первого периода наделяются лексические единицы, не соотносящиеся с определенными тропами или фигурами. Так, при создании речевого портрета персонажей В. П. Астафьев использует прием антитезы, основанный на столкновении разностилевой лексики. В рассказе «Сашка Лебедев» Олег Глазов «говорит учено», морщится, когда слышит бранные слова. Его антиподом в плане речевой характеристики выступает Сашка Лебедев, который употребляет грубопросторечные (хохотальник открыл; Стихи вон с голодухи кропаю) и жаргонные выражения (Все обиды ребятишки забыли., когда фраера чужие нашу землю лапать пришли. Все откинули. Скиксовали несколько урок. Пришили их), фразеологизмы (свой в доску, из глотки вырвать).
Риторические вопросы в текстах В. П. Астафьева не только реализуют выразительную функцию, основанную на противоречии между их формой (вопросительное предложение) и содержанием (передача информации, как в утвердительном предложении), но и служат средством персонификации высказывания: они доминируют во внутреннем монологе героя и в авторских отступлениях: Сколько их, наших соловьев, испелось на ямщицком облучке, в солдатском строю, в пьяном застолье, в таежном одиночестве позатерялось в российской глухомани? Кто сочтет?! (автор); Но