Виктор Вавич (Книга 2)

Житков Борис Степанович

Виктор видел, как женщина собиралась плакать, сейчас завоет, загородится криком, сядет на пол.

– Да стойте же, господа!
– перекричал всех Виктор. Дворник что-то бормотал ртом и разводил шапкой, - знал, что не слышно: может быть, очень вольное даже.
– Стойте же! Цыц, черт вас всех драл!
– и Виктор шлепнул портфелем по столу.

На момент все смолкли, и только ребенок задыхался рвотной нотой.

– Ну, не торгуете, так так и говорите: не торгуем. Так и напишем. А выть нечего, не режут, - Виктор сел

к столу, расстегнул портфель. С кровати мальчик поднял голову и робким глазом покосился из-под локтя.
– Где твое перо? Ты, писатель!
– кивнул на него Виктор.
– Давай, давай живо!

– Гихер, гихер, скорей!
– крикнула хозяйка.
– Когда надзиратель просит, так надо гихер, что ты смотришь, Данечка.
– Мальчик слез на пол и на четвереньках пополз. Он, не подымаясь, совал из-под стола зеленую копеечную ручку.

– Двух понятых мне мигом, - скомандовал Вавич. Дворник сорвался, хлопнул дверью.

– Вот видите, мадам Цигель, никто вам тут никакого зла не сделал и никого тут не убили, и, если совесть ваша чиста, зачем бояться полиции? Полиция - это защита честных слоев населения.

– Так я же женщина, господин надзиратель! Дай Бог вашей жене никогда это не видеть... муж в больнице. Я ему говорила: "Цигель, бойся Бога, одевай калоши..." Верите, господин надзиратель: пятая неделя...

Мальчик через стол, не дыша, смотрел, как хлестко писал на листе без линеек Вавич: глядел то в буквы, то в кокарду.

В сенях уже топтались на мокром полу тяжелые сапоги.

– Ну подходи, - крикнул Вавич, полуобернувшись. Два новых дворника шагнули в комнату.

– Где писать?

– Как же, не читая? Слушать, я прочту. Всегда надо знать... знать надо, а потом подписывать. Это генерал... отставной... может подписывать... и сам не знает, что пишет. Слушать.

Вавич встал и с бумагой в руках повернулся лицом к публике.

– Акт, - сказал Вавич и строго оглядел всех.

"13-го сего февраля по распоряжению его высокоблагородия господина пристава Московского полицейского участка города N мною было произведено дознание и осмотр квартиры № 16, госпожи Цигель, в доме № 47 по Успенской улице, причем признаков тайной продажи спиртных напитков обнаружено не было".

– Можете смотреть, можете пройти на кухню посмотреть. Почему нет? Пройдите. У нас одной бутылки нет. Муж это даже совсем не знает. Я не помню, или он пил на свадьбе, - заговорила, заходила Цигель, она трясла ребенка, и он икал тонко и больно.

Виктор прошел в коридор, из дверей посмотрел в полутемную кухню, холодную, с черными полками.

– И нечего пугаться, раз все в порядке, - говорил Виктор в дверях.

Тощими мертвыми руками водила старуха тряпкой в мыльной луже, возила седыми трепаными волосами по грязному полу.

С парадной

– ВЕДИ к генералу Федорову, - приказал дворнику Вавич.

– С парадной прикажете?
– вполголоса сказал дворник.
– Или, может быть, с черного проводить?

– С парадного, с парадного, голубчик, - Виктор улыбался.
– С самого парадного. Ага! Превосходно! Я сам позвоню.

Виктор взял портфель форменно: в левую руку под бок, одернул портупею, коротко ткнул кнопку и перевел дух.

Высокая горничная в черном платье, с белой наколкой, отворила дверь и спросила строго:

– К кому это?

В прихожей ярким пламенем светила с вешалки красная подкладка генеральской шинели, и от паркета пахло мастикой.

– К его превосходительству... с докладом. Горничная все держалась за двери, наклонила голову набок и зло жевала губы. Потом вдруг захлопнула дверь.

– Так и доложу - квартальный, - и застукала острыми каблучками по коридору. И Вавич слышал, как сказала она в двери: - Квартальный какой-то... Не знаю, стоит в прихожей.

– Проводи, пусть обождет, - деревянный голос и слова, как обкусывает.

– Пройдите, - сказала горничная, глядя в пол. Виктор шагнул неслышным шагом.

– Ноги оботрите, как же так и идете.

Виктор вернулся, и горничная глядела, как он тер ноги. Стыдно уж больше тереть. А горничная не подымала глаз.

Виктор сильно мазнул еще по разу подошвой и чувствовал, что краснеет.

Виктор шагнул с половика и, не глядя на горничную, пошел, оглядывая стены коридора; горничная затопала впереди. По коридору, дальше, дальше. Вот дверь налево. И боком глаза Виктор успел увидать генерала: он, с салфеткой у горла, сидел перед тарелкой. Блеснул никелированный кофейник с важным носом. Горничная толкнула дверь. В просторной кухне за самоваром толстая кухарка дула в блюдечко.

– Обождите, позовут.

Горничная вскинула головой и хлопнула глазами. Виктор топнул два шага по кухне. Глянул на расписные часы с гирями. Нахмурился. И снова потоптался.

– Садитесь, настоитесь.

Кухарка обтерла передником табурет и поставила среди кухни. Виктор кивнул головой и деловитой рукой открыл портфель.

– Гордиться нечего, - сказала кухарка. Отхлебнула чаю.
– У генерала...
– и поставила звонко блюдце. Через минуту услыхал Виктор сухие каблуки с тупым звоном. Дверь распахнулась. С салфеткой в руке стоял на пороге старичок с квадратной седой бородкой.

– Это чего пожаловал?
– крикнул генерал, маленькими глазками замахнулся на Виктора. Виктор взял под козырек.

– Пристав прислал доложить вашему превосходительству насчет дознания, насчет водки... продажи напитков, согласно заявления вашего превосходительства.

– Ну!
– крикнул генерал и посторонился: горничная, глядя в пол, важно внесла посуду.

– Произвел дознание, ваше превосходительство.
– И Виктор полез в портфель.

– Меры!
– откусил слово генерал.
– Меры взяты?