Виктор Вавич (Книга 2)
Шрифт:
– Не обнаружено!
– встрепенулся Виктор, еще тверже повторил: - Не обнаружено! Дознанием!
– Меры? Ме-ры, я спрашиваю, - генерал ступил вперед и тряс салфеткой перед носом Виктора.
– Меры? Русским языком спрашиваю. Оглох? Или ушиблен? Ме-ры-ы?
Виктор затряс головой.
– Так, значит, пусть у меня под носом кабак разводят? Да? Я спрашиваю, - генерал рванул салфетку вниз.
Горничная осторожно перебирала пальчиками ложечки и косилась полуопущенными глазами на Виктора, вся в строгой мине.
– Дознанием...
– твердо начал
– А вот! А вот!
– вдруг покраснел генерал.
– А вот, дознаться! Дознаться мне! Сейчас!
– он топнул в пол.
– Того! Дознаться - кто дураков ко мне присылает? Дураков! Выведи!
– он топнул на горничную.
Горничная, чинно шурша платьем, прошла через кухню и отворила клеенчатую дверь. Виктор стоял и глядел в генеральские глаза и ждал удара недвижно.
– Вон!
– заорал генерал, как выстрелил.
Виктор не чувствовал пола и как по воздуху прошел в дверь, не своими ногами перебирал ступеньки черной лестницы. Не переводя духу, перешел двор.
Ноги все шли, шли, сами загребали под себя землю, без всякой походки. Только панель видел перед собой Виктор, скобленую, посыпанную горьким песком.
Виктор узнал свою дверь и торопливым пальцем ткнул звонок. Ноги топтались на месте, просились в двери, пока Фроська шлепала бегом по коридору.
Кукиш
"ГРУНЮ, Грунечку, - думал Виктор, - и сейчас все ладно, все будет ладно". Он сдирал, рвал с себя шинель, шашку и сначала не слышал из комнат круглого баска. Шариком перекатывался голос, будто огромный кот, с лошадь, гулко мурлычет на всю квартиру.
– Кажись, что сами-с пожаловали, - расслышал Виктор.
– Очень превосходно.
Виктор не знал, чего ждать, и поперхнулся дыханием, вступил в комнату.
Груня глядела с дивана с полуулыбкой, подняв брови, и плотный человек поднялся навстречу. Рыжеватая бородка, знакомая бородка, и под ней в галстуке сиял камень, блестящий жук.
– Простите, мы уж тут с Аграфеной Петровной приятно беседуем. Честь имеем кланяться и с добрым утром.
– И человечек поклонился и приложил ладонь под грудь.
– Болотов!
– чуть не крикнул Виктор и не мог ничего сказать, кусал меленько зубами воздух. Боком обошел он диванный стол и несколько раз прижал Грунину руку, не целуя.
– Познакомься, - говорила Груня, - познакомься же: Михаил Андреевич Болотов.
– Да мы знакомы-с, - улыбчатым баском прокатил Болотов, - приятно знакомы-с.
– Как же...
– начал Виктор. Груня держала его руку.
– Как же вы... я говорю...
– Это же одно недоразумение, Виктор Всеволодович, зачем так к сердцу принимать семгу эту? Я уж докладывал супруге вашей. Простое дело. Помилуйте, не звери, не в лесу живем. Вы об нас хлопочете. Видим ведь мы заботу, порядок, чистоту, приятность.
– Позвольте, я не допущу, - хрипнул сухим, шершавым горлом Виктор и кашлял до слез,
– И знаем, всем околотком приятно понимаем, что не допустите и нельзя-с допускать. А ведь разве можно обижать людей? За что, скажите? Мы от души, от приятного чувства, что, наконец, человека перед собой видим, а вы хотите ногой навернуть, уж простите за слово, в морду.
– Я взяток...
– и Виктор встал, глотнул сухим ртом, - я взяток... я не генерал...
– Вот то-то и есть, что не генерал. К генералу неж придешь вот так-то? А у вас благодать, благостно. Райское, сказать, гнездо. И хозяюшку взять: роднее хлебушки. Неужто, скажите, нельзя в дом-то такой для новоселья хоть бы, от приятного сердца? Хозяюшке? Цветы, может, приятнее было, да ведь мы попросту, чем богаты...
– Я сейчас, - сказал Виктор и быстро вышел. Он прямо ртом из-под крана в кухне стал сосать воду.
– Да я сейчас чай подам, - говорила над ним Груня.
– Фроська, собирай.
Виктор, не отрываясь от крана, махал рукой непонятно, отчаянно. Он вернулся в гостиную и еще из коридора крикнул:
– Вот получайте ваши пять рублей, и расписку, расписку, - и бросил на широком ходу пятерку на стол перед Болотовым.
Болотов глядел в пол. И Груня с масленкой в руке в дверях из столовой:
– Витя, Витя! Да я говорила Михаил Андреичу, он уж сказал, что не будет. Уж сказал, и не надо больше. Ведь не хотел обидеть, зачем же его обижать?
– Кровно, кровно!
– Болотов выпрямился и повернулся к Груне и кулаком, круглым, булыжным, стукнул себя в гулкую грудь.
– Именно, что кровно!
– А вот мы вам тоже подарок пошлем, - говорила Груня и улыбалась Болотову и весело и лукаво, - супруге вашей, вот увидите, на Варвару как раз! Идемте чай пить. Пошли!
Болотов все еще недвижно держал кулак у груди. И водил по стенкам круглыми глазками, обходя Вавича.
Груня взяла его за рукав:
– Ну, вставайте!
– Кровно!
– сказал Болотов и только в дверях снял с груди кулак.
Пятерка, как больная, мучилась на столе. Виктор последний раз на нее глянул, когда под руку его брала Груня.
– Вот он у меня какой!
– вела Груня Виктора к чаю.
– Не смейте больше семгу таскать, а то он вас прямо за решетку посадит.
Болотов уж улыбался самовару, Груне, белым занавескам.
– А это, можно сказать, тоже неизвинительно: не пускать сделать даме сюрприз. Или уж он у вас ревнивый такой-с. Нехорошо. Нехорошо в приятном отказать. Какой франт с коробкой конфет - это можно-с. Букет всучить - это тоже ладно! А уж мы выходим мужики. Потрафить не можем... рогожа, одно слово. Чаек перловский пьете?
– отхлебнул Болотов.
– Я вообще просил бы...
– сказал Виктор, глядя в чай.
– Вот вы просите, - сказал Болотов и покивал в обе стороны головой, а ведь вас не станут просить: вам приказ! Раз-два! Повестки от мирового раз! Чистота и чтоб дворники -два! Кража или скандал - три! В театре четыре! Скопление политиков или студентов - пять! Мы ж на вас как на страдальцев за грехи наши. Мы грешим, а вы дуйся. А ведь время-то какое? и Болотов понизил голос, и пополз бас по столу.
– Что уж студенты! А ведь чиновники, сказывают люди, уж и те... начинают.