Вилла «Аркадия»
Шрифт:
– Не понимаю, почему отказываешься. Ты же не ребенок. Хотя жена упрямо обращается с тобой как с ребенком.
Лотти посмотрела на свои туфли.
Они посидели молча, прислушиваясь к далекой музыке и смеху, доносившимся из ночи.
– Что будем делать, Лотти? Тебя силком выталкивают в большой мир, а я отчаянно хочу туда вернуться.
Она оцепенела, услышав что-то новое в его голосе.
– Все чертовски запутано. Это точно.
– Да, вы правы.
Он повернулся к ней, слегка придвинулся. Из отеля неслись приглушенные звуки веселья на фоне голоса Руби
– Бедная Лотти. Сидишь тут и слушаешь пьяный бред старого дурака.
Она не знала, что сказать.
– Да, так и есть. Я не питаю никаких иллюзий. Я испортил свадьбу родной дочери, оскорбил жену, а теперь вот докучаю тебе.
– Вы не докучаете.
Он снова затянулся. Искоса взглянул на нее:
– Правда так думаешь?
– Вы никогда мне не докучали. Всегда… всегда были очень добры ко мне.
– Добр. Доброта. Разве могло быть иначе? Жизнь обошлась с тобой несправедливо, Лотти, а ты приехала сюда и расцвела, несмотря ни на что. Я всегда гордился тобой не меньше, чем Селией.
У Лотти защипало глаза от слез. Оказывается, доброту выносить гораздо сложнее.
– Угу. В каком-то отношении ты была мне больше дочерью, чем Селия. Ты умнее, это точно. Не забиваешь себе голову романтической ерундой, бесполезными журналами.
Лотти сглотнула и снова уставилась на море.
– Я не меньше других склонна к романтическим мечтам.
– Разве? – В его голосе прозвучала неподдельная нежность.
– Да, – ответила она. – Только ничего хорошего это мне не дало.
– О, Лотти…
И тут неожиданно она расплакалась.
В мгновение ока он оказался рядом, обнял ее, притянул к себе. От его пиджака пахло трубочным дымом – теплый, знакомый запах детства. И она подалась навстречу ему, спрятала лицо у него на плече, скинула тяжелую, горькую ношу, которую так долго носила.
– О, Лотти, моя бедная девочка, я понимаю. Я все понимаю, – поглаживая ее по спине, как ребенка, приговаривал он.
Доктор Холден чуть отодвинулся, Лотти подняла голову и в тусклом свете увидела бесконечную печаль на его лице, тень долгой несчастливой жизни. Ее передернуло, поскольку она увидела свое будущее.
– Бедная Лотти, – прошептал он.
В следующую секунду она вся сжалась, потому что он придвинулся к ней и, взяв ее лицо руками, жадно, отчаянно поцеловал. Их слезы на щеках смешались, его губы отдавали неприятным привкусом алкоголя. Лотти, ошеломленная, попыталась отпрянуть, но он лишь застонал и притянул ее ближе.
– Доктор Холден… пожалуйста…
Прошло меньше минуты. Но когда она высвободилась, огляделась по сторонам и увидела потрясенную миссис Холден в дверях отеля, то сразу поняла, что это была самая долгая минута в ее жизни.
– Генри… – дрожащим голосом тихо произнесла миссис Холден. Она протянула руку к стене, чтобы опереться, но Лотти уже скрылась в темноте.
Все прошло очень цивилизованно, если учесть обстоятельства. Доктор Холден, вернувшийся домой еще до того, как она закончила упаковывать чемодан, сказал ей, что совсем не обязательно уезжать вот так, что бы там Сьюзен ни говорила. Тем не менее решили, что ей лучше уехать сразу, как только все будет устроено должным образом. У него был друг в Кембридже, которому понадобилась помощь в присмотре за детьми. Доктор Холден не сомневался, что Лотти там будет очень хорошо, но испытал облегчение, когда она сказала, что у нее уже есть собственные планы.
Он даже не поинтересовался, какие именно.
Она уехала на следующее утро вскоре после одиннадцати, крепко сжимая в руке адрес Аделины во Франции, а также коротенькое письмецо для Джо. Селия и Гай уехали раньше. Вирджинии было все равно. Фредди и Сильвия не расплакались: им не сказали, что она уезжает навсегда. Доктор Холден, неловкий, с похмелья, украдкой сунул ей тридцать фунтов и сказал, что это на будущее. Миссис Холден, бледная и застывшая, едва кивнула на прощание.
Доктор Холден не попросил извинения. Ее уход никого не опечалил, хотя она десять лет считалась членом семьи.
Выходка доктора Холдена оказалась не самым страшным моментом в жизни Лотти за последнее время. Она поняла это в поезде, по пути в Лондон, когда достала свой карманный дневник и подсчитала дни. Судьба, о которой говорила Аделина, сыграла с ней еще одну жестокую шутку.
Часть вторая
9
Все три полосы на шоссе М11 вновь открыты, но внимательно следите за встречным потоком на пересечении с М25. В эту минуту к нам поступают сообщения о большом заторе на Хаммерсмит-бродвей, где машины замерли намертво, а также пробках на М4 и Фулем-Палас-роуд. Похоже, они вызваны сломавшейся машиной. Позже мы вам сообщим подробности. Время сейчас девять тринадцать, и я вновь приглашаю к микрофону Криса…»
Лебеди образуют пару на всю жизнь. Она была почти уверена, что лебеди. Но может быть, и утки. Или даже птицы киви. Неужели их действительно так называют – киви? Все равно что назвать человека картофелем. Или, как в ее случае, «сухое-печенье-и-сигарета». Дейзи Парсонс сидела не шевелясь и смотрела в окно на птиц, которые спокойно пролетали под мостом, где ярко поблескивала вода, залитая весенним солнцем. Наверняка это лебеди. Конечно лебеди. Кому какое дело до киви, даже если они и не разлучаются до конца жизни.
Она взглянула на часы. Оказалось, она просидела вот так почти семнадцать минут. Хотя время теперь не имело большого значения. Оно либо пролетало по нескольку часов сразу, или, что случалось чаще, плелось, растягивалось, как дешевая резинка… Минуты превращались в часы, а часы – в дни. И посреди этого сидела Дейзи и не знала, в какую сторону ей ехать.
Рядом в автомобильном кресле спала Элли, позевывая и размахивая ручками с растопыренными пальчиками, – видимо, приветствовала кого-то. Женщину охватила привычная тревога, что дочь проснется, поэтому она наклонилась и уменьшила звук радиоприемника. Очень важно не разбудить Элли. Это всегда было очень важно.