Винсент
Шрифт:
Его слова не заставили меня отступить.
— Значит, ты хочешь сразиться со мной, брат?
Мы смотрели друг на друга, пытаясь оценить, насколько далеко был готов зайти оппонент со своими угрозами. Я мог только догадываться, в какой панике была Эвелин, слыша каждое наше слово. Для нее этот спор должно быть был устрашающе непонятным. Фактически же, это было просто громкое звяканье цепями между двумя потенциальными альфами. Я сомневался, что между Оливером и мной дело действительно дойдет до боя, по крайней мере, не сегодня!
— Значит, ты принуждаешь меня принять
Оливер с ненавистью смотрел на меня, но не делал ни малейшего движения, чтобы на меня напасть. Хороший знак!
— Либо ты принимаешь Эвелин, либо я создам стаю, которая примет ее как мою пару.
Разгневанное шипение вышло не из Оливера, а из Моны, которая теперь вмешалась.
— Как ты можешь, Винс? Предпочесть эту шлюху своему роду, а что, если она забеременеет?
— Еще раз назови ее так, Мона, и ты пожалеешь об этом! — гаркнул я на нее, и она, ища защиты, спряталась Оливеру за спину. Для Моны мысль о моем ребенке с Эвелин казалась совершенно абсурдной, в то время как я видел это, как реальный шанс продолжить жизнь стаи. — Тогда наш ребенок будет членом стаи, точно так же, как Эвелин.
Мона откинула голову и завыла от ярости. В конце концов Оливер схватил ее за руку и резко наехал на нее:
— Я не согласен с этой идиотской блажью нашего брата, но я не буду рисковать распадом стаи только потому, что Винс запал на узкое влагалище! Пусть он повеселится… сезон спаривания закончится, тогда он придет в себя.
Мона уставилась на него. Короткие рыжие волосы, которые сегодня были уложены в виде ирокеза, подчеркивали ее мятежный характер.
— Я не думаю, что…
— Ты сделаешь то, что я тебе скажу, Мона! — процедил Оливер сквозь зубы.
Мона покорно опустила голову, хотя, вероятно, она с удовольствием цапнула бы его. Конечно, она не осмелилась, ей пока еще жить не надоело.
Оливер потянул Мону вниз по лестнице. Вероятно, он снова будет спариваться с ней. Если Оливер выходил из себя, он хотел трахаться. Я исходил и того, что Мона не возразит, и был рад, что он не обратил внимания на Фиону. Я чувствовал напряженность моей младшей сестры почти физически — она ненавидела, когда Оливер требовал от нее спаривания; но она ненавидела еще больше, когда на ней он выпускал свой гнев.
Когда он и Мона ушли, атмосфера в доме расслабилась. Хотя Оливер и контролировал себя, я явственно почувствовал его ненависть. Я не понимал, почему он так ненавидел людей в принципе, он едва имел с ними контакт. Тем не менее — ситуация с Эвелин не была исчерпана. Оливер только понял, что в тот момент у него на руках были худшие карты. Наконец Марсель поднял голову и посмотрел на меня.
— Это было на удивление легко, Винс. Я бы сказал, что это было слишком легко.
Фиона кивнула. Ее яркие зеленые глаза впились в меня цепким взглядом.
— Заботься хорошенько о своей игрушке, не оставляй ее наедине с Оливером или Моной. — она издевательски ухмыльнулась, — Пойдем, Марсель, Винс хочет взобраться на свою игрушку, я чую это.
Бросив последний уничижительный взгляд, она развернулась и вышла из дома. Марсель
Мои мышцы ныли от напряжения, которое было вызвано противостоянием с Оливером. Я не хотел признавать это, но Марсель и Фиона были правы — Оливер и Мона никогда не примут Эвелин на самом деле. Если мой интерес к Эвелин не остынет, вся моя семья превратит жизнь Эвелин в ад. У меня также было глупое чувство, что мой план может выйти мне боком. Фиона не оставит камня на камне, чтобы получить то, что я хотел предотвратить — раскола стаи. Она ненавидела Оливера и разделение стаи было бы только ей на руку.
Эвелин
Я дрожала всем телом, когда Винс вошел в комнату. Ссора между ним и его семьей даже через дверь слышалась убийственно. Я в ужасе сидела на кровати Винса и ожидала, что каждое мгновение в комнату ворвется большой коричневый волк. Этот Оливер ненавидел меня!
— Отпусти меня, пожалуйста… просто вытащи меня отсюда, — попыталась убедить я Винса, но он, похоже, вообще не слышал меня.
Вместо этого он ходил по комнате, как разъяренное животное в клетке. Очевидно, он отчетливо понимал опасность ситуации; его поведение усиливало мой страх.
— Винс, твоя семья не хочет меня здесь, и я не хочу быть здесь!
Наконец он остановился, посмотрел на меня и подошел ближе.
— Я больше не хочу это слышать, Эвелин, ты теперь моя, я не отпущу тебя!
— Черт, Винс! — я вскочила с кровати и закричала: — Это не сработает! Это абсолютно невозможно.
Прежде чем я смогла закончить, Винс толкнул меня, и я упала на кровать. Из его горла раздалось угрожающее рычание, а он зафиксировал мои запястья одной рукой над моей головой.
— Не делай этого, Эвелин, не заставляй тебя подчинять! — из глубины его глаз на меня уставился волк. — Я взял тебя. Ничего не изменить, нет возврата!
Слова застряли на моем языке, как липкая смола. Хотя я и боролась с этим, но близость Винса ощущалась столь интенсивно, как никогда. Я вдруг неожиданно поняла, что мне нравился его запах. Моя кожа покалывала везде, где Винс касался ее, и мое дыхание ускорилось. Конечно, Винс сразу заметил мое изменившееся состояние. Его рычание превратилось в урчание — в следующий момент его рука скользнула под мой свитер и дальше под лифчик.
— Винс, мы не должны этого делать… это неправильно.
Сказать ему, что я не хотела, было бы ложью, он бы сразу понял. У моего тела было свое мнение и оно имело мало общего с моим разумом.
Через минуту Винс снял мой свитер и лифчик, а затем джинсы и трусики. Затем быстро избавился от своих вещей. Его мышцы завораживающе-эротично двигались под гладкой кожей. Я не могла отвести от него глаз.
— Ты хочешь меня, Эвелин, ты можешь это отрицать, но ты хочешь меня!
Как человеческий разум должен понять такое? Я была в этом чужом мне доме, где жили волки в человеческой форме и ненавидели меня! Я лежала в незнакомой комнате на незнакомой постели, потому что один из этих волков влюбился в меня.