Висельник и Колесница
Шрифт:
Полковник предположил, что и его сейчас пригласят внутрь, но ждать пришлось неожиданно долго. Когда, наконец, на пороге появился невозмутимый адъютант и молча поклонился, Максим с нетерпеливой поспешностью проследовал к Кутузову.
Фельдмаршал благодушествовал подле затянутого морозными узорами окна. Покончив с чаепитием, он читал какую-то бумагу и улыбался. Услыхав щелчок каблуков, повернулся к Крыжановскому и кивнул благосклонно:
– С чем пожаловал, человек сердешный? Знаю, второго дня ты как следует задал неприятелю перцу?
– Имею честь передать вашему высокопревосходительству повелительный жезл маршала Давуста, добытый в бою солдатами моего полка, – коротко доложил Крыжановский.
Кутузов
– Хороша вещица, но важнее не вид, а символ, что в ней содержится: нам – почёт и слава, а неприятелю – унижение. Думаю, Государь Александр Павлович воздаст тебе по заслугам, когда получит сей знаменательный трофей.
Полковник просиял лицом и поклонился.
– Пользуясь случаем, хочу также доложить о разгроме и последующем уничтожении банды дикарей-каннибалов. У означенной банды отбито до тридцати человек пленных, предназначенных на заклание, – далее Максим красочно живописал всё произошедшее на хуторе.
Кутузов слушал молча, лишь иногда благосклонно кивая головой. Когда полковник замолчал, главнокомандующий испытующе глянул на него и весело объявил:
– Можно считать – ты меня задобрил: маршальский жезл и спасение от ужасной участи православного люда производят должное впечатление. Но хватит уж ходить вокруг да около – изволь перейти к делу, с коим пришёл.
Максим недоуменно вытаращился на Кутузова. Тот хитро улыбнулся и пояснил:
– Ведь меня твои шаги в приёмной сегодня разбудили. Вначале лежал я и злился, сколько можно – скрип-скрип, туда-сюда! А потом смекнул – раз человек прохаживается в столь сильном волнении, следовательно, у него дело первостепенной важности. Я скоренько поднялся, оделся и приготовился слушать. Так что – уважь старика, Максим Константинович, не заставляй ждать. Сам понимаешь, в пожилые годы у человека остаётся немного радостей. Из них наипервейшая – сон, коего я нынче из-за тебя лишён.
Максим сделался пунцовым от смущения. Всякие варианты разговора перебирал он в уме, только не такой. Сбиваясь, растягивая слова и часто прибегая к междометиям, стал рассказывать. И про дуэль с Толстым, и про московские похождения, и про Орден. Когда дошёл до богоборческого ритуала в усадьбе Трубецких, фельдмаршал сорвался с места и большой хищной птицей заметался по комнате.
– Я предполагал нечто подобное! Ведь доходили, ей-ей, доходили слухи, что стоит за Бонапарте некая тайная сила! Думал – якобинцы[156], но где там! Сей Орден Башни – пуще якобинской заразы! Давай же, рассказывай дальше, полковник, не томи!
Воодушевлённый столь значительным интересом высокопоставленного собеседника, Максим изложил практически всё. Умолчал лишь о двух вещах: о своей страстной любви к цыганке и о том физическом состоянии, в коем пребывал во время последнего разговора Лех Мруз. Но и без того повествование породило у Кутузова массу вопросов. Последний из них касался графа Фёдора Толстого:
– Выходит, сей господин, проявил себя в высшей степени доблестно, и был тебе во всём верным товарищем? Похвально! Тем не менее, пусть не взыщет – на гауптвахту я его определил заслуженно. Нечего было потешаться. Что ещё за «великий дедушка»? Разве пристало эдак именовать главнокомандующего? Ну, да ладно, твой покойный слуга тоже грешен, – тон Кутузова смягчился. – Помнится, однажды в молодости я позволил себе за глаза пошутить относительно фельдмаршала Румянцева. Так тот, прознав обо всём, не стал меня жаловать, а наказал по первое число. А нынче я сам фельдмаршал, могу казнить и миловать по собственному разумению, – Кутузов улыбнулся. – Помятуя о давешнем курьёзе, пожалуй, проявлю милость и выхлопочу возвращение Толстому офицерского чина. Только ты не спеши раньше времени радовать приятеля – неизвестно, какова будет высочайшая воля.
Максим про себя ухмыльнулся: «После всех побед, одержанных Кутузовым, Государь ни в чём не посмеет ему отказать, старик знает об этом, но продолжает осторожничать. Нечего сказать – характер».
Между тем главнокомандующий, вызвав адъютанта, потребовал карту западных пределов Империи, разложил её прямо на незастланной постели и принялся рассуждать:
– Вне всякого сомнения, Чичагов[157] и Витгенштейн[158] скоро зажмут Бонапарте в клещи. Ежели тот сумеет вырваться, то дальнейшую ретираду[159] непременно направит к Вильно. Красный замок лежит в стороне от его пути – на юго-западе. Жаль, нет никаких сведений о силах неприятеля в тех местах. Что там творится – одному Богу известно. Велика опасность, велика! Ну, что же, как только довершим разгром Наполеона, коему недолго осталось бесчинствовать, сразу же направлю крупные силы в Гродненскую губернию для искоренения сатанинского гнезда…
– Ваше высокопревосходительство! – вырвалось у полковника. Недаром осторожная медлительность Кутузова довела несчастного Беннигсена до нервного припадка, ох, не даром! – Как карточный домик рушились все надежды: ни войска теперь не видать, ни удаления из армии.
– Ваше высокопревосходительство, позвольте тогда нам с графом Толстым взять несколько верных людей и отправиться к замку, ведь время не терпит. Орден не будет дожидаться, а уйдёт вслед за императором…
– Не горячись, не горячись, Максим Константинович, дай подумать… Вот что сделаем: на той стороне Днепра для наблюдения и разведки местности находятся Бороздин, Ожаровский и Платов. Сей последний просил у меня пехоты с артиллерией. Дам-ка я ему крепкий отряд из резерва – гвардейские полки, включая означенный Финляндский, а ещё – тяжёлой кавалерии и пушек. Командиром отряда поставлю барона Розена. Он будет знать, что ты облечён тайной миссией и, по первой просьбе, выделит нужное число людей. А дальше уж отправляйся и действуй по обстановке. Но смотри, дружочек, даром не рискуй жизнью солдатушек, побереги их. А теперь – иди с миром, – Кутузов проводил полковника до двери.
В приёмной ожидал аудиенции генерал Ермолов, который, судя по его поведению, тоже томился некой идеей и желал как можно быстрее представить её главнокомандующему. Прежде, чем пригласить генерала к себе, Кутузов, подумал: «А, вот ещё одно горячее сердце. Не иначе, подобно полковнику, вначале попытается задобрить, затем удивить, преувеличивая всё и вся, а под конец потребует войска, чтоб очертя голову броситься в драку. Ничего-ничего, на то Государь меня и поставил над армией, чтоб остужал да успокаивал пыл этих молодцов. Главное – извести Бонапарте, остальное – потом».
В тот же день Крыжановский узнал, что командовать их экспедиционным отрядом назначен генерал Ермолов.
Толстому пришлось вступить в отряд без своих ополченцев. Их Ермолов брать отказался наотрез. Тогда Американец сдал командование ротой Гжегожу Жванеку, польскому перебежчику, пожелавшему воевать на стороне русских. Отец Ксенофонт сильно болел и пребывал в столь плачевном состоянии, что, несмотря на горячее желание, не смог принять участие в экспедиции. Таким образом, под началом у графа осталась лишь пара чудом задержавшихся на этом свете цыган.
9 (21) ноября 1812 г.
Могилёвская губерния.
Переправа отряда через Днепр выдалась весьма сложной. Около суток при помощи местных жителей чинили разрушенный мост в местечке Дубровна. Сооружение вышло весьма хлипким. Пехота и артиллерия ещё кое-как перебрались, но перевести лошадей оказалось невозможным: когда доски начинали качаться, животные впадали в панику. Тогда придумали спутывать им ноги, класть на бок и волоком, за хвост, перетаскивать по мосту на другой берег.