Витязь на распутье
Шрифт:
Разумеется, брал только добровольцев и только из тех, кто имел мелкие провинности, но набралось порядка полусотни – вполне приличное количество. Каждому из них было обещано, что всего через год они будут освобождены, и не просто получат волю, но вместе с нею справную одежу и не меньше десяти рублей деньгами.
Столь щедрая оплата была указана мною не зря.
Во-первых, условия – требовалось на голом месте возвести все необходимое, включая собственное жилье, после чего добывать руду, и не просто добывать, но и выплавлять из нее железо, причем минимальное количество поставок было мною строго установлено.
Ну а во-вторых, его покупная цена. Я ведь не только выяснил, почем ломят за привозное железо иностранцы, но и прошелся по костромским кузницам, узнав, сколько серебра они за него выкладывают.
Вывод получался неутешительный. Местное железо несколько хуже, а цены у него ненамного ниже, поскольку дефицит. Вот и выходило, что мои каторжане не просто отработают, учитывая стоимость одежды, свои два-три червонца, но принесут огромную прибыль. Высчитав, какую примерно, я попросил Годунова перед самой отправкой в качестве дополнительного стимула объявить, что за каждый пуд сверх установленного количества все они получат по полушке.
– Ежели кажному, то… – Годунов призадумался, считая в уме, и недовольно спросил: – А не много ли – по полуполтине за два пуда выкладывать? [70] Денежки – они счет любят. Изведчик, помнится, сказывал, что с кажного пуда руды можно до десятка фунтов железа получить, а они ее ежеден в силах до шести десятков пудов в печи засыпать. Стало быть, что ж, почти по два рублевика отдавать придется, так?
– Так, – согласился я. – Только ты другое забыл – скупой платит дважды. Людям помимо твоего доброго слова желателен еще и материальный стимул.
70
В рубле было 400 полушек, 200 денег (они же московки или сабляницы) или 100 новгородок (копейных денег). Полуполтина – 25 копеек или 100 полушек.
– Чего?.. – недоуменно протянул царевич.
Я вздохнул и принялся пояснять, что это за штука, с чем ее едят и насколько она полезна для плодотворной работы, старательно раскладывая все по полочкам, а попутно указал, что для производства дополнительных пудов им вначале предстоит выполнить первоначально оговоренные нормы поставок, которые его казне обойдутся ни во что. Словом, овчинка стоит выделки. Заодно я сразу посоветовал припомнить, какие суммы он сам пару дней назад называл мне, рассказывая о ценах на железо, и которые теперь останутся в его кармане.
– А изведчику сотню пожаловал – это как? – не унимался он.
– Может, мы ему слегка и переплатили, но он того стоит, – заверил я царевича. – И потом не забывай, дорога ложка к обеду, а он был первым, кто вернулся с находками. Ничего, через полгода не просто все окупится, но вернется впятеро – это не твои траты на колокола. Вот там и правда, как в омут.
– Не с деньгами жить, а с добрыми людьми, – огрызнулся Годунов и, подумав, добавил: – Веру за деньги не купишь.
Вообще-то спорный вопрос, особенно если посмотреть на некоторых духовных лиц, но я промолчал. Ни к чему лишний раз разочаровывать человека.
С художниками тоже не возникало никаких проблем – сразу после изготовления копии Федоровской иконы Рубенс с Хальсом приступили к портретам. Питеру я поручил царевну, а Хальсу поставил задачу написать Федора Борисовича. Позировали брат с сестрой по вечерам, а чтобы было не скучно, они в это время слушали всякие истории, которые рассказывал сподвижник самого Ермака, старый казак по прозвищу Курай. За время своих странствий он успел исколесить чуть ли не все острожки, многое повидал и многое из обычаев местных народов запомнил.
Мне, как присутствовавшему на этих своеобразных посиделках, тоже нашлась работа – это Ксения с Федором слушали, а я еще и конспектировал, попутно уточняя для себя и вопросы с добычей пушнины. Да и вообще, не помешает знать на будущее всякие там местные словечки и особенности уклада жизни местных народов, учитывая, что я доселе даже не знал, как некоторые из них называются. Если упоминание о зырянах, черемисах, вотяках, самоедах, остяках и тунгусах [71] мне ранее хотя бы доводилось встречать в исторических романах, то про обских угров и селькупов [72] я слыхом не слыхивал.
71
Современные названия некоторых народов звучат иначе. Черемисы – марийцы, вотяки – удмурты, самоеды – ненцы, тунгусы – эвенки.
72
Раньше обскими уграми называли манси, а селькупы и сейчас именуются точно так же.
Польщенный таким вниманием к себе, Курай заливался соловьем. По счастью, память у него была хорошая, и все, что он повидал за долгие годы странствий, исколесив практически всю Печору, побывав и на Иртыше, и даже в низовьях Оби, Таза и Енисея, то есть у морских берегов, он не забыл.
Кстати, именно Курай, сам того не подозревая, поставил окончательный крест на моих планах относительно скупки пушнины за звонкую монету, как-то обмолвившись, что все эти народцы серебро используют преимущественно в качестве украшений, так что торгов как таковых не ведут, предпочитая натуральный обмен.
Федор пропустил его сообщение мимо ушей, а у меня в памяти почему-то всплыли кадры из фильма «Начальник Чукотки», и выводы напрашивались сами собой. Получалось, что с деньгами соваться к ним бесполезно – нужен товар. Какой – тут казак поведал кое-что из своего опыта, я мысленно добавил кое-какие свои соображения, поэтому картина была относительно ясная, но только на будущее. Раньше зимы заказанный товар не привезут, и только тогда можно будет ставить острожки.
Помог мне Курай, опять-таки сам того не подозревая, и с зимней экипировкой ратников. Дело в том, что я как-то раз обратил внимание на то, что он обут… в валенки.
– Не по сезону вроде, – заметил я ему без задней мысли.
– Дак я ноги как-то раз поморозил изрядно. Давно еще, уж лет с десяток. Поначалу ништо, а последние лета они у меня зябнуть учали, вот я с тех пор и того, – смущенно пояснил он.
Лишь следующим вечером, когда я еще раз мельком посмотрел на них, меня вдруг осенило, что вообще-то на Руси я их доселе ни разу не видал. Чудно, но факт – Русь до сих пор жила без валенок. Похожую на них обувь мне довелось здесь повидать, но лишь похожую – войлочное основание, причем со швом, и пришитое к нему суконное голенище. А вот Курай был обут в настоящие валенки, да и швов я на них что-то не заметил. Правда, подошвы обтянуты кожей, но, как выяснилось, только для того, чтобы войлок не так быстро протерся, а главное, чтобы не намок во время оттепелей, то есть нечто вроде калош.