Визит после полуночи
Шрифт:
– Пошли, пошли, товарищи, - торопит Волобуев.
– До отправления четыре минуты.
Мы покидаем вагон и вместе с экспертом идем вдоль состава.
– Что скажете, Геннадий Борисович?
– спрашивает Волобуев. Зная щепетильность эксперта, он задает вопрос мягко, без присущей ему напористости.
– Итоги подводить рано. Кое-что можно сказать уже сейчас, но при условии, что мое мнение будет использовано только в оперативных целях...
Наше молчание принимается за полное согласие.
– Смерть наступила
Геннадий Борисович сверхосторожен в оценках и выводах, но тем надежней полученные от него сведения.
– Скажите, а могли образоваться такие повреждения при падении с верхней полки?
– спрашиваю я, но в этот момент из вагона выносят носилки с трупом. Эксперт ждет, пока санитары установят их на тележку, тележка отъезжает, и я повторяю свой вопрос. В ответ эксперт демонстрирует свои способности по части дипломатии.
– В данном случае утверждать это я бы не стал, но и полностью исключить такую возможность было бы ошибкой.
Мне приходится менять тактику.
– По показаниям свидетелей смерть наступила от падения с верхней полки в двадцать три часа. Из ваших же слов получается, что на час раньше.
– Хотите сказать, что с полки в одиннадцать часов упал уже труп? Едва ли такое возможно.
– Почему? Это очень важно.
– Дело в том, что под труп натекло много крови. Такое количество могло излиться только после падения, а смерть наступила в десять. Повторяю, в десять, а не в одиннадцать. Ошибка в шестьдесят минут исключена. Если он и упал, как утверждают ваши свидетели, то только в двадцать два часа.
– Как быстро наступила смерть?
– Мгновенно, - не задумываясь, отвечает эксперт.
– А кровь на вещах?
Я понимаю, что сморозил глупость, и Геннадий Борисович не замедлит этим воспользоваться.
– А это, извините, уже в вашей компетенции, - ехидно щурится он.
– По-моему, ясно, что человек, получивший смертельную рану, за которой последовала мгновенная смерть, не может копаться в собственном чемодане. Или у вас другое мнение?
Я признаю полное поражение.
– На сегодня, к сожалению, все.
– Он разводит руками. Добавить мне нечего. Остальное завтра - после вскрытия.
Последние его слова перекрывает дребезжащий удар гонга, за которым следует объявление об отправлении поезда.
Состав плавно трогается.
Вместе с сержантом из дорожного отдела милиции мы прыгаем на подножку пятого вагона.
Двадцать три часа пятьдесят минут
– -------------------------------
Гаврилыч - проводник пятого вагона - сидит напротив меня и разливает свежезаваренный чай.
Мы молчим уже несколько минут. Мне необходимо собраться с мыслями и привести в систему противоречивые данные, собранные за время стоянки.
Итак, первое: смерть Виталия Рубина наступила не позже двадцати двух часов. Это установлено.
Второе: труп обнаружен в двадцать три часа, то есть спустя час после смерти. Обнаружили его двое, с разницей, по их словам, в пределах минуты. Возможно, часы Янкунса отстают? На целый час? Но даже если это действительно так, часы Жохова не могут отставать тоже ровно на час. Да и сообщение о случившемся поступило в милицию сразу после одиннадцати.
Третье: смерть наступила мгновенно. Однако на вещах Рубина, на подушке, простыне и наволочке следы крови.
Четвертое: и Жохов, и Янкунс, обнаружившие труп, утверждают, что непосредственно перед этим слышали шум. Эта версия не выдерживает никакой критики.
Кровь на полу под трупом свидетельствует, что покойник лежал там с двадцати двух часов.
Но если Рубин не падал с полки в двадцать три часа, то какой шум могли слышать Янкунс и Жохов?
Если Станислав Иванович ослышался - зачем тогда он заходил в восьмое купе? В то же время, если Янкунс, в самом деле, спал, то почему он не проснулся в десять, почему не дал знать о случившемся несчастье?
И главное: кто рылся в чемодане и постели погибшего? Что там искали? Из протокола осмотра видно, что ничего особенного, заслуживающего внимания, среди вещей покойного нет. Может, потому и нет, что кто-то успел взять?
– Гаврилыч, - спрашиваю я, отхлебывая обжигающую пахучую жидкость, - а что, все ваши пассажиры сели одновременно на одной станции?
– Да, как сели вместе, так и едут: от конечной до конечной.
– Постарайтесь вспомнить, что происходило в вагоне с десяти до одиннадцати.
Общительный и контактный Гаврилыч как-то сразу скучнеет, теряет интерес к разговору.
– А ничего особенного не происходило. Кто чай пил, кто спал, кто что...
– Так и запишем в протокол?
– Протокол, протокол, чуть чего - протокол. Я и так расскажу, скрывать мне нечего... Видно, скучно им было, пассажирам-то. Так они карты затеяли. Я им замечание сделал, раз-другой, а им - как с гуся вода.
– Ну вот, а говорите, ничего. Кто же играл в карты?
– Да все и играли.
– Где играли?
– В восьмом купе. До девяти резались. Ну да, до девяти, а потом разошлись.
– Виталий Рубин тоже играл?
– Это который того?
– Проводник хмыкает.
– А как же. Без него не обошлось. И парень этот, как его? Эрих, сосед, тоже, значит, там был. И грузин из четвертого, и муж дамочки из седьмого - фамилии, извините, не знаю - лысый такой.
– Жохов?
– Во-во, Жохов. Они вместе с Эрихом и пассажиром из пятого купе после карт в ресторан пошли ужинать.