Вкус смерти
Шрифт:
— Но мы всегда обращаем внимание на отличников.
— Ничего не имею против. Обращайте и впредь. Впрочем, Чижова я поспрошаю. На предмет сообразительности. Мой отец говорил, что военный — это математик, который решает задачи под разрывами снарядов. Представьте, на контрольной по алгебре я буду делать по выстрелу каждую минуту. Соображать, когда гремят выстрелы, не так-то просто. Стрелять я здесь не стану, но проверить, как соображают люди, мне просто необходимо…
Чижов оказался крепышом с красными щеками и щеголеватыми белесыми усиками.
— Лейтенант Чижов на предмет беседы прибыл.
— Садитесь, Иван Павлович.
Демонстрируя высокое уважение к начальству, Чижов не сел на стул, а только умостился на самом его уголочке. Прасол открыл кейс и выложил на стол раскладную папку, в которой были наклеены небольшие фотографии.
— Здесь тридцать снимков. У вас три минуты. Потом я уберу все и дам другую подборку. Вы должны узнать лица, которых не было на первом монтаже.
— О’кей, — сказал лейтенант. — Задание понял.
Через три минуты Прасол положил перед Чижовым вторую папку.
Еще через минуту тот признал поражение.
— Не помню ни старых, ни новых.
— Хорошо, задам вам вопрос. Вы, Иван Павлович, пилот самолета. Летите из Новосибирска в Тулу. На борту груз — двадцать пассажиров и гуманитарная помощь Красного Креста. Сколько лет пилоту?
Лейтенант взглянул на полковника с видом, с каким смотрят на людей шизанутых, чья умственная свихнутость во всем блеске проявляется неожиданно, но очевидно. Чуть не съязвил, но сдержался. Спросил:
— Это из серии «в огороде бузина»?
— А если все же подумать? — поинтересовался Прасол.
Лейтенант усмехнулся.
— Ловите?
— Свободны, Иван Павлович. Простите за беспокойство.
Когда дверь закрылась, Червяков хмыкнул.
— Мощный вопрос. Я бы и то не сосчитал. Какой же ответ?
— Двадцать три года.
Кадровик погладил макушку.
— Ни за что бы не догадался. Надо запомнить тест.
— Пригласите следующего.
— Вы здесь отметили фамилию капитана Тесли, товарищ полковник. Обязан предупредить, — голос Червякова наполнился любезной вкрадчивостью, с которой царедворцы обращаются к владыкам, стараясь показать свою преданность. — Тесля фигура одиозная. И аттестации у него неважные.
— Что такое? — спросил Прасол, опасавшийся брать на серьезное дело профессиональных пьяниц.
Червяков понизил голос на полтона, что по его представлению соответствовало разговору на уровне «совершенно секретно».
— В аттестации подчеркнут опасный недостаток: «дерзок и невыдержан с начальниками и старшими».
Прасол улыбнулся с облегчением.
— У такой формулировки, товарищ майор, есть ясно читаемый подтекст. Составитель аттестации не написал: «дерзок и невыдержан». Он добавил «с начальниками и старшими». Это вроде сигнала: капитан дерзил мне, чего я не переношу, говорил мне, чего я не хотел слушать, значит, будет дерзить и говорить неприятные вещи и вам.
— Такое предупреждение вполне нормально. Аттестация
— Я уже обратил. Кстати, мне пришлось читать характеристику, которую Драгомиров дал одному из подчиненных генералов. Он написал: «в бою застенчив». Страшные слова, хотя и деликатные. Пригласите капитана Теслю. Посмотрим, чего в нем больше — застенчивости или дерзости. Между нами, — Прасол понизил голос до степени, в которой с ним только что говорил Червяков, — для дела я подбираю именно дерзких.
Тесля не вошел, а протиснулся в кабинет. Дверной проем оказался узковатым ему в плечах, а притолока располагалась слишком низко для могучего капитана.
— Проходите, Владимир Васильевич. И расскажите нам, за что вас выдворили из Южной группы войск?
— За непочтение к родителям и социалистическим братьям.
— Если нетрудно, раскройте подробнее.
— Все просто, — Тесля сложил пальцы в кулак, похожий на кочанок капусты, поглядел на него с вниманием. — Врезал я кое-кому…
История действительно была простой, как чайник. По делам службы из гарнизона Тесля приехал в Будапешт. Городским транспортом направился в Матьяшфёльд, где располагался штаб группы. Окончив дела, автобусом двинулся в Ракошфалву — четырнадцатый район венгерской столицы. Хотел найти и посмотреть на улицу Банки Доната, где в четырехэтажном доме в шестидесятые годы жил его отец — майор медицинской службы, и рос он, Володя Тесля.
Капитан шел медленно, разглядывая чужой для него город, чужие дома, людей, язык которых он изучил еще тогда, когда рос на здешних улицах, дружил и играл с местным ребятишками. Он кое-что из того, что запало в детскую память, узнавал без труда, кое-что изменилось настолько, что при всем старании узнать он не мог.
В месте, где улица Мартош Флоры пересекается с улочкой Вамош Илоны, Тесля увидел двух мадьяр, которые поддерживали друг друга за плечи и пьяной походкой брели по тротуару. Видимо, они нагрузились под завязку персиковой самогонкой, барацк палинкой, в ближайшей забегаловке — шорке.
При виде русского офицера в мадьярах воспрянул дух свободолюбия и независимости. Один из них — такой же здоровенный мужик, как и сам Тесля, решительно вышагнул ему навстречу, освободившись от объятий товарища. Тесля сразу разглядел буграстые плечи молотобойца под красной майкой с американским флагом на груди, багровые щеки, огромные кулаки.
Мадьярин выглядел крайне воинственно. Из-под носа, цветом и формой напоминавшего перезревшую сливу, свисали черные плети мокрых усов. Мадьярин был изрядно поддатым и оттого его переполняли чувства хазафиашага— венгерского патриотизма и безмерной пьяной отваги. Он в упор посмотрел на Теслю красными с перепоя глазами и, спотыкаясь на каждом слове, выговорил: