Владетель Мессиака. Двоеженец
Шрифт:
— Баронесса! Я знаю, вы настолько же добры, насколько прекрасны.
— Не льстите, прошу вас. Сегодня мы должны говорить искренно. Я должна покончить объяснения, чтобы никогда уже не возвращаться к этому разговору.
Каспар д'Эспиншаль глубоко вздохнул. Это не был уже человек, перед которым трепетали все. Эрминия имела над ним огромную власть, что не мешало ему заметить, как, готовясь его принять, женщина эта, однако же, оделась с изысканной роскошью и вкусом. Она продолжала:
— Я не буду скрывать, ваше удаление разбило мое сердце, я страдала много; даже и теперь, даже в эту минуту, грудь моя полна волнения. Но к чему жалобы, когда нет лекарства? Рана моего сердца теперь уже почти закрылась, зачем же вы явились, чтобы растравить ее?
— Эрминия! Дорогая Эрминия! Рана моего сердца больше причиняет мне страданий, чем ты можешь думать!
— Возможно ли это?
— О, если бы ты меня еще любила, не говорю настолько, насколько я тебя люблю, — это невозможно, но хотя бы немного, тогда, наверное, твое сердце не позволило бы тебе покориться пустому предрассудку, что я женат.
— Не богохульствуйте, граф! Брак — святое таинство, а не предрассудок. Наконец, за кого же вы меня принимаете? Даже если бы я забыла стыд, то вы сами как бы на меня смотрели?
— Как на ангела, спасающего страдальца из темной пропасти, в которую меня толкает теперешняя жестокость.
— Прошу вас, кончим этот диспут. Мы с вами, граф, имеем об этом предмете совершенно несхожие понятия. Я происхожу из рода Сент-Беатов, способна любить до могилы, но быть наложницей — неспособна.
Инезилла, подслушивающая и наблюдающая за этим свиданием в окно, сама не знала, что подумать, внимая речам своей госпожи.
— Какая цель у нее может быть? — невольно прошептала она.
Но кроме Инезиллы еще одна особа слушала объяснения баронессы с Каспаром д'Эспиншалем. Телемак де Сент-Беат, отлично знавший расположение комнат в квартире сестры, через комнату Инезиллы легко пробрался в коридор, соседний с залой, где сидели беседующие; приложив ухо к стене, он все мог слышать, но видеть не мог. Разумеется, он отлично понимал, что не забота о сохранении фамильной чести побуждала Эрминию говорить так сурово со своим поклонником; здесь был тайный умысел, но какой — этого он еще не разгадал. Видя, что переговоры заканчиваются, Телемак де Сент-Беат ушел потихоньку и возвратился в комнату Инезиллы. Здесь он прождал около четверти часа, но субретки все еще не было. Из окна видно было, как госпожа Бигон продолжала стоять у окна и наблюдать за происходившим в комнате. Кавалер начал жалеть, зачем удалился так скоро; в разговоре беседующих, очевидно, что-то произошло.
Вдруг окно с шумом распахнулось, и Инезилла так стремительно вскочила в комнату, что кавалер едва успел спрятаться. Субретка торопливо зажгла лампу и начала прислушиваться к тяжелым шагам на лестнице Каспара д'Эспиншаля. Эрминия сама провожала его со свечой в руке.
Зловещая улыбка играла на устах баронессы; граф был бледен, а Инезилла многозначительно поглядела на свою госпожу.
Поцеловав руку баронессы Эрминии Каспар д'Эспиншаль улизнул из дома той же дорогой, которой пришел. После его ухода Инезилла спросила:
— Вы меня, кажется, не звали?
— Не было необходимости. Тигр превратился в барана.
— Когда он возвратится?
— Ты очень любопытна. Узнаешь об этом завтра. Уверена ли ты, что паж Рауль находится в городе?
— Я сама его видела.
— Это хорошо… Я ничего не сказала графу, но завтра утром…
Баронесса сделала многозначительный жест головой и вышла.
— Я должна идти вас раздевать? — спросила Инезилла.
— Нет, я разденусь сама.
Закрыв дверь, жена Бигона приблизилась к окну, собираясь его запереть. Она думала вслух:
— А, милая моя госпожа, я начинаю понимать ваш план. Вы от меня таите. Но я, благодарение Богу, все слышала и знаю то, о чем никто не подозревает.
— На этот раз вы ошибаетесь, — послышался сзади мужской голос.
Перепуганная женщина хотела закричать, но Телемак де Сент-Беат, приставив острие кинжала к горлу, прибавил:
— Ни слова, или — смерть.
Инезилла упала на кресло.
— Теперь поговорим, — сказал кавалер. — Ты меня знаешь; знаешь также, что я не сделаю тебе вреда и что есть кое-что, говорящее в моем сердце в твою пользу, несмотря даже на твое скверное поведение. Это кое-что — воспоминание об общей нашей родине.
— Скажите, однако, мой милостивый господин Телемак де Сент-Беат, как вы сюда попали?
— Ненужный вопрос. Существуют лестницы, и если женщины могут по ним лазить, отчего же этого не могут делать мужчины?
Инезилла из бледной сделалась пунцовой.
— Но не в этом дело, — продолжал кавалер. — Ты должна меня выслушать! Несколько минут ты подслушивала.
Присутствие духа было прирожденным качеством жены Бигона. Она успела уже прийти в себя и держалась осторожно.
— Я подслушивала, это правда. Но окно было плотно заперто и можно было расслышать только отрывочные фразы.
— Чтобы натолкнуться на подобную неудачу, для этого ты слишком хитра. Я, напротив, уверен, что ни одно слово из беседы Эрминии с графом не минуло твоего уха.
— На каком основании вы это предполагаете?
— Потому что, подслушивая, в свою очередь, разговор с места далеко меньше удобного для подобной процедуры, я, однако же, слышал все от слова до слова, начиная от патетических фраз баронессы относительно фамильной чести, добродетели и тому подобного.
Инезилла опустила голову. Телемак де Сент-Беат сел рядом, и на столе возле себя положил стилет.
— Я все слышал. Но кое-что мог забыть. Не угодно ли повторить все вами слышанное от слова до слова. При малейшей лжи кинжал этот перережет горло солгавшей.