Владетель Ниффльхейма
Шрифт:
— Читаю, — ответила она ему, глядя снизу вверх. И пусть рост Белла Петровна имела изрядный, но Семен Семенович Баринов все равно был выше.
— А… и правильно… говорят, когда говоришь, то оно правильно. Ну, услышат и вообще.
Он повел плечами, будто желая разорвать слишком тесный пиджак. Лицо его было по-медвежьи невыразительно и даже туповато, чему немало способствовала мутная пленка на глазах.
— Только не взрослая она для сказок-то?
Баринов сжимал и разжимал кулаки, и в этом Белле Петровне виделся еще один
— Ей нравилось. Когда-то.
— А… тогда ясно, да… а от меня жена ушла. Вот.
Он сел на вторую, пустовавшую кровать и вытянул ноги. Ботинки были грязны, брюки — измяты. Рубашка болотного цвета собралась на животе складками, а слева так и вовсе выехала из-под ремня.
— Сначала сказала, что беременная… а потом шмотье собрала и все. Ну не дура ли?
— Дура, — на всякий случай согласилась Белла Петровна и книжку закрыла, сунув меж страниц мизинец. Когда этот нелепый, лишний в палате и в го?ре, человек соизволит убраться, Белла Петровна дочитает сказку до точки. А потом навестит Юленькиных соседей.
Сядет рядом с той, другой, кроватью. Откроет книгу. И будет не читать — пересказывать. А там…
— Я ей что, бабла давал мало? — Баринов сунул большой палец в рот и принялся грызть ноготь. — Сколько просила, столько и давал… А она говорит — беременная. Куда ей теперь? С Шуркой вот… случилось. А она — беременная!
— И что с того?
— Да… ничего. Наверное. Она ж вообще сикухой была, когда Шурку рожала. Семнадцать вроде… и то половину срока лежьмя лежала. И потом еще долго отходила. А теперь что? Старая. Ну куда ей? А если опять? Если случится чего?
— С кем?
— С нею! — Баринов рявкнул так, что руки Беллы Петровны онемели.
— Случится — новую найдете.
— Кто?
— Вы, — Белла Петровна не отвела взгляда, выдержала. — Кого-нибудь помоложе. Покрепче. Чтоб без проблем…
— Ты… ты меня не зли, — шрам на его щеке наливался кровью. Белла Петровна слышала, как он пульсирует и ей хотелось достать иглу — тонкую длинную иглу, что прятала стальное жало в нитяной катушке — и воткнуть в кожу.
— Я к тебе как… как к человеку. А ты… чего? И она… уехала… сама жить будет. Куда ей самой жить, когда она ни хренища не умеет? Алке — в больницу надо. Чтоб смотрели и все, как положено. А она сбежала! От меня?!
В его массивной голове до сих пор не прижилась мысль, что его, такого замечательного, все-таки бросили. Но Белла Петровна подавила мстительную радость, сказав:
— Съездите к ней. Поговорите.
Оставьте Беллу Петровну наедине с ее планами, в которых нет коварства, но лишь надежда и милосердие.
К чему лгать обреченным? Чего желать стоящим на краю?
Баринов покинул палату столь же незаметно, как и вошел. А Белла Петровна вернулась к чтению:
«— Кай умер и больше не вернется! — сказала Герда.
— Не верю! — отвечал солнечный свет…»
И был прав. Но до финала оставалась
Глава 2. Человек, который хотел сына
Сегодня Валечка — она же потомственная колдунья и рунолог Валентина Чернова — закончила работу раньше обычного. Отпустив последнего клиента — человечка истеричного, но суеверного и состоятельного — она первым делом вытащила из-под дивана тапочки, а вторым — открыла окно и, взобравшись на подоконник, закурила.
Ритуал этот выработался давным-давно, еще когда Валечка только-только начинала свой бизнес в когорте ведьм, колдуний и энергетов. Ее наставница, умудренная жизнью и отягощенная немалым состоянием, точно также сидела на подоконнике, выпуская дым в воздух, и глядела на город. А наглядевшись, повторяла:
— Помни, Валечка, там живуть идиёты. Но эти идиёты нам плотють! Дай им цырку!
На самом деле начальница была коренною москвичкой, и образование имела высшее, театральное, каковое и пользовала в полной мере, создавая образ старушки деревенской стереотипной обыкновенной. Она же подобрала амплуа и для Валентины. Амплуа прижилось, как и привычка сидеть на подоконнике. Вид отсюда открывался пречудесный.
Небо стыковалось с землей, и алое пламя солнечных дюз затухало. Черными силуэтами на золоте проступали деревья, не по-летнему голые, непристойные. И блеклое неоновое бланманже плыло по улицам.
Впрочем, люди не замечали ни неба, ни солнца, ни самой Валечки, которая курила и смотрела на них сверху. Они спешили по домам, по норам, унося тайные желания и явные деньги. Высокий беловолосый мужчина в соболиной шубе выделялся из толпы. Он шел по бордюру, отделявшему проезжую часть от пешеходной. И полы шубы хлопали, будто крылья. Валечка слышала этот звук, как и другой — заманчивый перезвон колокольчиков в косах.
Человек вскинул голову и, встретившись с Валечкой взглядом, помахал рукой. Он улыбался и даже издали выглядел довольным, как если бы исполнил давнюю свою мечту.
Правда, Валечка сомневалась, что он вообще умеет мечтать.
Спрыгнув с подоконника, Валечка торопливо сгребла свечи в таз, туда же сунула иконки и пяток фотографий с вырезанными глазами. Таз она отволокла в кладовку, впихнув между мешком с картошкой и деревянным коробом, в котором хранился реквизит.
Идиётам требовалась картинка.
В ванную комнату Валечка летела бегом. Включив холодную воду, она торопливо ополоснула лицо. Парик отправился в закуток между стиральной машинкой и ванной, где уже громоздилась куча грязного белья. Собственные Валечкины волосы с радостью освободились из плена косы, легли на плечи светлыми волнами. А ведь хороша! Как есть хороша!
И тот, который поднимался по лестнице — лифта он избегал из принципа, хотя Валечка никак не могла понять, что это за глупый такой принцип — видел ее, настоящую.