Владимир Чигринцев
Шрифт:
— Тетушка, что ты такое говоришь, какое государство, при чем здесь «красный мурза»?
— Ах, прекрати, да, «красный мурза», красный, а какой же еще? Да ведь и я не белая лилия.
Она произносила слова тихо, как в тумане, монотонно. Именно тон всегда больше и пугал. Обычно тетушка голосила по любому пустяку.
— Вот что — иди спать. Вымой посуду и иди, у меня сегодня сил нет, набегалась, да и дискутировать не намерена, не желаю! (Тут хоть твердость былая проснулась!) Все делали свое дело, все совестились в свою меру, грех на мне, что поздновато прозрела. А вру, вру, пока живу не прощу,
— Тетушка, ты чем виновата? — Он абсолютно растерялся.
— Дурак! Вине всегда место найдется, слишком у нас душа широка. Иди спать, я сказала! — снова очнулась, снова была прежней, знакомой. — Младенец ты для меня, потом поймешь, иди! — добавила мягче, устало.
— Дай-ка я лучше тебя поцелую на сон грядущий. — Он облапил ее, ткнулся носом в мясистую щеку. — Я тебя люблю, тетушка, брось, все неважно.
— Дурак! Говорю же, дурак! Бычок, все в щечку тебе тыкаться! — Она совсем оттаяла. — Что, нашел клад? Стыдно хоть стало? Это ж его фокусы, его страхи, тебе-то они зачем? Да у тебя их и нет, слава Богу. Нагляделся? Иди, иди, Господи, спи, ангел тебе в охрану, как мне дедушка говаривал. — Она оттолкнула его с улыбкой, тяжело опустила руку на колено. — Стели сам, знаешь где что.
Стыдно? Почему она упирала на стыд? «Всему виной мы сами», — вспомнил из дербетевской брошюрки.
…Печально шевелилась тяжелая портьера на окне, ветер из форточки колыхал ее, заносил в комнату холодный воздух, запах далекого дыма — где-то во дворе горел мусорный бачок. Зарывшись в подушку, устроив себе «темноту», детский «шалашик», глушащий, отсекающий пространство, твердил, как белых слонов считал: «Стыдно — не стыдно, любит — не любит, плюнет — поцелует».
3
Утром Чигринцев заехал домой: надо было решить вопрос с деньгами. Размотал нитку на историческом кошельке, дарованном предку Великой Екатериной. Четыре червонца оставил про запас, четыре положил в нагрудный карман и вскоре стал обладателем заветной хрустящей пачки. Жизнь снова обрела полноту и свежесть.
В первой половине дня Профессору делали процедуры, затем он обедал и отдыхал — приходилось тянуть время. Рядом растянулся рынок автомобильных запчастей — там жарили настоящий бараний шашлык. Мясо, истекающее соком, возникло перед глазами, и не смог себе отказать, тем более что финансы теперь позволяли.
И вот он уже шел, глазел, примеривал разные блестящие штуковины к своему обновленному «жигуленку», приценивался, вертел в руках, изображал делового покупателя. Здесь царили выбор и деньги.
— Как думаешь, лучше «Ми-16» или нижнекамская? — Симпатичный паренек спрашивал его мнение об автомобильной резине.
— Смотря для чего. — Чигринцев напустил на лицо серьезность. — Нижнекамская жесткая, шиномонтажники ее не любят. Я езжу на ярославской — хотя и сажа, но мягкая, ударов не боится.
Паренек, скорей всего, выберет то, что наметил заранее, но поговорить… Расходились почти друзьями.
— Шашлычок, люля-кебабчик, новый соус на букву «X»! — прокричали рядом.
— Хрен столовый? — поинтересовался спитой бас.
— Сам ты хрен — «Хейнц», браток, лучшие томаты и неповторимый аромат картофельных полей Германии, — пародируя рекламу, отбрил продавец.
Воля купил два шампура, стаканчик мутного кофе. Жевал, блаженно щурил глаза. Шашлык был вкусный. Горячая жидкость залила перечный пожар, оставив во рту приятное воспоминание, тепло разошлось по всему телу. Рядом травили старый, но верный похабный анекдот. Он рассмеялся, пошел дальше.
В самом центре рынка торговали дорогими магнитофонами, крупными запчастями, поили водкой в розлив, предлагали сигареты, шоколадки, играли в наперсток. На палатке за наперсточником развевался флажок «Нефто-Аджипп» — шестиногий огнедышащий зверь, он отметил, поежился, но не придал особого значения, скользнул глазом вниз, на землю. Руки наперсточника умело и легко летали над расстеленной на асфальте газетой.
— Вечная история, мир стоит на дураках! — зло выдохнул приличный гражданин в широком старом пальто. На игру явно не было у него денег, но тем не менее он смотрел, следил не отрываясь, как примагниченный.
— Точно! — походя кивнул Чигринцев, скорей порадовавшись за наперсточника.
— Подержи, брат. — Мужичок, похоже автослесарь с ближайшего сервиса, в замасленном комбинезоне сунул ему в руку картонный прямоугольничек с цифрами. — Тысячи не хватило, а то бы сорвал банк. — Он вяло махнул рукой и пошел в толпу, раздосадованный, со склоненной головой.
Тут играли в числа. Чигринцев хорошо понимал: уличная игра — надувательство, знал, а согласился продолжить. Большой, грузный дядя за пятьдесят, в простецкой помятой куртке, в шапчонке с мелкими полями, этакий городской крестьянин, прилично-пожилой, но с алчным взором, уставился не на Волю — на кучку денег на раздвижном столике. Парень лет двадцати пяти, продувной, с нагловатой усмешечкой, с обязательной сумочкой-кошельком на брюшке, вежливо придержал тянущуюся дядину руку:
— Погодите, гражданин хороший, может, господин соизволит продолжить. Все просто, — зазывной скороговоркой закричал он. — Ставите на удвоение, вступаете, бросаете кубики, если выпал ваш номер — забираете, минус десять процентов мне — за игру. Предыдущий гражданин вышел за пивом и оказался не при деньгах. Если у обоих выпали схожие цифры, выигрывает тот, кто поставил больше при торге, или свара. Торг — удвоение.
Воля понял одно: до выигрыша не хватило денег — всего тысячи. Скороговорку ведущего пропустил мимо ушей. Просто и весело. Захотелось попытать судьбу и наказать алчного дядю, тянущего руку к ни за что доставшемуся выигрышу. От дяди омерзительно пахло дешевым портвейном. Скорбная фигура слесаря не шла из ума.
— Принимаю, — не узнавая себя, залез в карман, бросил на столик недостающую купюру.
— Принято-запечатано, колечком закатано, уравнено, изволите дальше, гражданин? — с издевкой обратился парень к большому дяде.
Соперник засопел, не сумел скрыть досады. Вокруг них уже собралась кучка болельщиков — Воля явно чувствовал симпатию большинства.
— Не знаю, не знаю, было же мое, нечестно… — Он сомневался и негодовал.
— Все честно, все элементарно, не хотите — выходите. Нет желающих поддержать игру — куш переходит вот к господину рискнувшему. — Парень победоносно ткнул в Волю пальцем.