Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне
Шрифт:
«Я женат на гражданке Франции Де Полякофф Марине Влади — известной французской киноактрисе.
Мы состоим в браке уже 7 лет. За это время я один раз в году выезжал к жене в гости по приглашению. Моя жена имеет возможность приезжать ко мне всегда. Ей в этом содействуют Советские организации.
Приезжая ко мне, она отказывалась от работ и съемок, оставляла детей в интернатах, а когда была жива мать, то с матерью.
Теперь положение изменилось. Моя жена должна много работать, и детей оставлять не с кем. Всякий раз, когда у нее трудное положение, естественно, необходимо мое присутствие у нее, а я должен и могу бывать у нее после длительного оформления и один раз (максимум два) в году.
Я не хочу переезжать на постоянное жительство во Францию — это вопрос окончательно решенный,
Так что и она не может переехать ко мне по всем этим причинам.
Прошу разрешить мне многократно выезжать к моей жене, ибо иногда требуется мое срочное присутствие у нее и помощь, а я всякий раз должен оформляться, и это вызывает невроз и в театре, и в кино, и во всех моих других начинаниях.
Я уверен, что право неоднократного выезда решит многие наши проблемы и сохранит нашу семью».
В последней строчке можно услышать определенный подтекст: Высоцкий наверняка догадывался (или знал), что советским властям выгоден его брак с французской коммунисткой Мариной Влади и поэтому они должны «почесаться», чтобы сохранить его. Сам Высоцкий, судя по его отдельным высказываниям и ряду поступков, относился к этому браку сугубо формально: большой любви в нем уже не было и оставался лишь голый расчет. Так что в последней фразе письма могло содержаться именно это: ультиматум расчетливого человека расчетливому государству. Судя по тому, что письмо будет иметь положительный ответ, ультиматум был принят. Отметим, что принятие его решалось на самом «верху» и в нем были задействованы сразу несколько влиятельных структур: союзные МВД и КГБ, а также ЦК КПСС.
В тот же день, когда Высоцкий писал свое письмо, по ЦТ еще раз показали фильм «Служили два товарища». А два дня спустя присовокупили к этому показу еще один — ленту с участием Марины Влади «Сюжет для небольшого рассказа». Как видим, ЦТ не обделяет своим вниманием Высоцкого, правда, несколько однобоко — крутит одни и те же фильмы. К примеру, в первой половине 70-х так и не показали «Вертикаль», «Короткие встречи», «Опасные гастроли», да и другие фильмы с участием Высоцкого. Что касается Марины Влади, то фильмы с ее участием по советскому ЦТ вообще не демонстрировались — только в кинотеатрах. Последним из них станет лента «В сетях мафии» (во французском прокате — «Семь смертей по рецепту»), которая выйдет в советский прокат в мае 77-го.
Вообще стоит отметить, что из всех западноевропейских кинематографий самыми популярными у советского зрителя были две: французская и итальянская (первой все же отдавалось чуть большее предпочтение, чем второй, в основном благодаря комедиям и приключенческим фильмам). Такая ситуация сложилась с середины 50-х, когда в СССР была проведена первая Неделя французских фильмов, после которой и началось массированное проникновение французского кино на советскую территорию (до этого фильмы из Франции у нас показывались сравнительно редко). Среди первых звезд французского кино, полюбившихся советским зрителям, были: Жан Габен, Мишель Морган, Фернандель, Мария Симон, Жерар Филипп, Анук Эме, Луи де Фюнес и др.
Марина Влади прогремела на весь Союз в самом начале 60-х, когда на экраны советских кинотеатров вышел фильм «Колдунья» (1959), где она сыграла главную роль — лесной дикарки, влюбившейся в красавца-аристократа и погибшей за эту любовь. С тех пор она и стала одной из самых любимых французских кинозвезд в СССР. Правда, с годами эта любовь начала тускнеть, поскольку новых фильмов с ее участием в Союзе выходило слишком мало, да и те, что выходили, не пользовались оглушительным успехом. Поэтому раскрутка Влади в СССР шла в основном по линии ее брака с Владимиром Высоцким. А пальму первенства среди кинозвезд-француженок в нашей стране держали другие актрисы: Катрин Денев («Шебурские зонтики»), Милен Демонжо (трилогия о «Фантомасе»), Мишель Мерсье (знаменитая «Анжелика»), Роми Шнайдер («Старое ружье»), Мирей Дарк (дилогия о высоком блондине в черном ботинке), Анни Жирардо («Старая дева») и др.
Но вернемся к хронике событий весны 77-го.
Между тем спустя несколько дней после отправки письма Высоцкий неожиданно срывается в новое «пике». И летят в тартарары сразу несколько спектаклей. Так, 11 марта он не явился на «Пугачева», на следующий день — на «Гамлета». Руководству театра пришлось срочно перекраивать репертуар. Описывая события тех дней, В. Золотухин отозвался на очередной запой своего коллеги следующим образом:
«Что-то он перемудрил со своей жизнью. Чего, казалось бы, не хватает: талант, слава, успех повсюду и у всех? Ведь он так сорвет парижские гастроли…» (В конце года, к славному юбилею 60-летия Октябрьской революции, власти обещали выпустить «Таганку» на первые западные гастроли — в Париж, о чем речь подробно еще пойдет впереди. — Ф. Р.)
В середине марта Высоцкий сумел-таки взять себя в руки. Повод к этому был серьезный: ему в те дни предстояло лететь в Париж, где должна была состояться презентация его французского диска, записанного на студии «Шан дю Монд» в январе 75-го (анонс пластинки появился в парижской эмигрантской газете «Русская мысль» 17 марта, а спустя неделю и в коммунистической «Юманите»). Почти одновременно вышел еще один диск-гигант Высоцкого — записанный в Канаде летом 76-го.
20 марта Высоцкий уже во Франции и выступает там в телевизионной передаче «Бон Диманш» («В хорошее воскресенье»). Передача не самая престижная, но герою передачи все равно отрадно, поскольку на родном радио и телевидении его в подобном качестве не подпускают на пушечный выстрел. Иное дело во Франции, где в те дни многие газеты пишут о знаменитом русском барде. Причем издания как эмигрантские («Русская мысль»), так и коммунистические («Юманите», «Франция — СССР»), а также официальные («Экспресс», «Монд»; последняя — аналог советской «Литературной газеты», ее читателями были в основном либеральные интеллигенты). Все это явно было не просто так, а дирижировалось из Москвы и на языке спецслужб называлось «активными мероприятиями». Занималось подобными «активками» специальное подразделение КГБ — так называемая «Служба „Д“ (дезинформация). Оно было создано в Первом главном управлении (ПГУ) в 1959 году крупным специалистом по дезинформации Иваном Агаянцем, который (отметим это!) в конце 40-х (1946–1949) возглавлял советскую резидентуру в Париже и хорошо знал специфику работы во Франции. Когда в 68-м Агаянц скончался, «Службу „Д“ (с начала 70-х переименована в „Службу „А“) по-прежнему продолжали возглавлять специалисты по Западной Европе: либо „французы“, либо смежные с ними «англичане“.
«Раскрутка» Высоцкого во Франции преследовала цель доказать западному истэблишменту, что в СССР преследуются исключительно враги режима — политические диссиденты, а диссиденты из числа конструктивных поощряются и живут вполне в ладу с властью. Пример Владимира Высоцкого и должен был это продемонстрировать.
Отметим, что к возвращению Высоцкого на родину уже готов ответ из МВД на его письмо от 5 марта: ему разрешают (кто бы сомневался!) выезжать к жене сколько душе заблагорассудится, и нужные для выезда документы можно собирать только раз в году. Казалось, живи и радуйся! Ан нет — Высоцкий снова срывается. Почему? Вполне вероятно, потому, что он прекрасно понимает, кем он является для больших политиков: разменной монетой, или козырной картой, которую эти политики то и дело вытаскивают из рукава. А поскольку выйти из этой игры Высоцкий не может (себе дороже), вот у него и не выдерживают нервы. Причем происходит это в тот момент, когда труппа «Таганки» радуется тому, что высокая комиссия из Министерства культуры без единого замечания, чего не было за все годы существования «Таганки» (что тоже симптоматично для того периода, когда советские власти практически везде дают «зеленый свет» «конструктивным диссидентам»), приняла «Мастера и Маргариту». Но Высоцкому это безразлично, поскольку на родной театр ему тоже по большому счету наплевать, так как он и о его роли в большой политике не заблуждается — такая же разменная монета, как и он.