Владимир
Шрифт:
И она действительно знала о сыне гораздо больше других. Ведь ходил с Владимиром в походы, оберегал его и, возвращаясь время от времени в Киев, рассказывал ей о князе тот, кому не выпало на долю разделить с Малушей радости и счастье в жизни, — а их у Малуши было так мало, — но который сам болел и мучился ее болью, ее страданием и обидой, — княжий гридень Тур.
И вот она снова, собирая над Почайной хворост, увидела воина, который брел по траве. Заметив Малушу, он направился к ней.
— Добрый вечер тебе, Малуша! До чего же ты изменилась!
— Добрый
Они сели у обрыва над Почайной, позади них синий туман окутывал луга, в нем плавали кусты ивняка, перед глазами меркли днепровские воды.
— Чудно! — воскликнула Малуша и вся вздрогнула, словно у нее по спине пробежал холодок. — Ведь сегодня вечер Купалы, а сидим мы на том месте, где когда-то встретила я Святослава… Впрочем, нет, Днепр режет и режет кручу. Это место вон там, под водою.
— Не только Днепр режет кручи, все прошлое давно под водою.
И это было все, что сказали о себе Тур и Малуша. Да, собственно, что они могли еще сказать? Старик и старуха. Их жизнь заканчивалась. Седоусый гридень Тур и почтенная женщина в монашеской одежде — счастье их обошло, и они его более не ждали.
Одно их объединяло — Тур служил гриднем у сына Малуши, князя Владимира, и мог рассказывать о нем день и ночь, Малуша готова была слушать о сыне до скончания века.
— Твердо ныне сидит Владимир на киевском столе, — уверенно и гордо рассказывал Тур. — Все земли ему покоряются, дают дань городу Киеву. Богат ныне князь киевский, сильна его дружина, не бедны и его воеводы…
— А верно ли они служат ему? — задумалась Малуша. — Ведь Гора…
— Он знает, — тихо ответил Тур, — и не всем верит… Тяжко ему жить, но что поделаешь?!
Быстро смеркалось. В долине зажигались костры, донеслась древняя песня:
Идет Купало, несет немало, Меду и жита, прироста, присыпа. Славим Купала, не спим до утра, Не спи, унотка, юнак — не спит!..
— Напали на наше войско у порогов печенеги, был среди них и каган Куря, убийца князя Святослава, — вспомнил вдруг Тур.
— Ох, Боже! Вы ему отомстили? — тотчас прозвучал вопрос, и глаза Малуши хищно сверкнули; зов предков, жажда справедливой мести проснулись в ней: око за око, смерть за смерть.
— Вой наши отомстили, убили кагана Курю.
— Слава Богу! Теперь душе Святослава будет легче. — Малуша перекрестилась.
— В том бою был ранен и Владимир! В грудь, чуть ниже сердца.
Схватившись руками за голову, Малуша молча ждала.
— Целую неделю лежал без памяти, и я ни на шаг не отходил от него, поил, кормил, прикладывал к ране травы… Однажды ночью ему стало особенно тяжко. Он весь горел, метался, бился, а я держал его за руки и смачивал то и дело чело…
Костров на лугу появлялось все больше. Песни звучали уясе повсюду, в рощах и в кустах над Почайной слышались веселые, возбужденные голоса.
— Ночь стояла лунная, было светло, как днем, — продолжал Тур. — Князь Владимир лежал неспокойно, с закрытыми глазами.
Тур умолк.
— И что? — спросила Малуша дрожащим от волнения голосом.
— Что же еще? — ответил Тур. — Думает он про тебя, вспоминает, любит, а в ту ночь, когда звал, должно быть, во сне увидел, потом успокоился, заснул…
Счастье матери! Да, этого краткого рассказа Тура было довольно, чтобы сердце Малуши наполнилось блаженством.
— А ты, Тур, — спросила она, — не ранен, не искалечен?
— Что я? — Гридень усмехнулся. — Меня ни меч, ни копье не берет… Защищая князя, потерял два пальца правой руки.
И при свете месяца она увидела его правую руку, на которой не хватало двух пальцев.
— Боже, Боже! Калека! А ты принес что с похода?
— Я?! — Он искренне удивился. — О нет, Малуша, не малые сокровища привезли ходившие на брань воеводы. Слышал я, будто князь дает им и боярам, что стерегли Киев, пожалованья… Воеводы и бояре на Руси стоят, как утесы. Нас же, воев, множество. Мы песок на берегу Днепра.
— Так что же тебе?… — вырвалось с отчаянием у Малуши.
— А что же мне делать?! — спокойно и с каким-то безразличием ответил Тур. — Гридень-калека князю не нужен… Осталось ждать рая, но и до него еще далеко…
На глазах у Малуши заблестели слезы.
— Ведь это я во всем виновата, Тур!
— Нет, — возразил он тотчас. — Ни ты, ни я: никто в том не повинен. Мы делали только то, что должны были делать. И не так уж я беден, как ты думаешь! Я больше не гридень, но князь Владимир мне поможет. По велению князя, могу, как все старые вой, взять клочок земли под двор и леса на хижину… Так, пожалуй, и сделаю, — он указал на крутой склон горы, — выкопаю тут землянку, покрою крышей и буду молиться…
Тур засмеялся, но смех его был невеселым.
— Заживу небось лучше самого князя, ведь не придавит же меня эта приднепровская гора, а сидя здесь, смогу еще долго, до самой смерти, оберегать Владимира, да и тебя тоже… Не так ли, Малуша?!
Глава вторая
1
Не напрасно князь Владимир делился своей тревогой с Рогнедой, Русь он устроил. Ныне его взор устремляется на запад, две империи, думает он, угрожают родной земле — Византия и Германия.
Впрочем, Владимир не только раздумывает, но и действует. Не дав отдохнуть дружине, не отдохнув толком и сам, садится на коня, движется с воинством на юг, в земли тиверцев и уличей и останавливается на берегу Дуная.
Это были дни, когда, собственно говоря, решалась судьба русского и болгарского народов. С высокой кручи князь Владимир глядел на правый берег Дуная, где от устья и до самого Доростола и Тутракана стояли отряды акритов, а за ними лежала разорванная пополам, порабощенная ромеями Болгария.