Владимир
Шрифт:
Может быть, Вард Фока и ограничился бы этим, может, верно служил бы императору Василию, стал бы любовником Феофано, матери императора: ведь это она, как было известно Варду, вырвала его из монастырской кельи. Она, как предчувствовал Вард, ждала его в столице.
Но надежды Барда Фоки были напрасны: понимая, кого выпустил из темницы, император Василий не только не разрешает Варду приехать в Константинополь, а настойчиво и не раз повелевает оставаться в Малой Азии, зорко следить за непокорными землями, занести меч над Арменией и Грузией, грозить арабским эмиратам, багдадскому халифату.
И произошло то, что должно было произойти: Барда
В Армении, в доме Евстафия Меланира, родственника Никифора Фоки, собираются византийские динаты, [212] армянские ишханы, — они торжественно провозглашают Варда Фоку императором Византии, возлагают на него корону, облекают в пурпуровое корзно.
212
Динаты — буквально: сильные — византийская феодальная знать.
Под командой Варда лучшие легионы Империи, десять тысяч грузин, которых мепет-мепе Давид по просьбе императора Василия и его матери Феофано послал в свое время Барду Фоке, чтобы разбить Склира и тем помочь императору Василию, — эти самые десять тысяч грузин, по приказу Давида, готовы к услугам Варда Фоки, чтобы идти на Константинополь и свергнуть с трона Василия…
Бард Фока знает, что борьба с Константинополем будет нелегкой, понимает, что полагаться на союзников — арабов, грузин и армян — не приходится: как только он станет императором, они тотчас перейдут в стан врагов, за спиной остается еще один самозваный император — Бард Склир, хоть он и сидит в темнице.
Фока договаривается с эмирами, будто хочет назначить Склира полководцем, приглашает его к себе, начинает с ним переговоры, но, так и не закончив их, бросает Варда Склира и его брата, патрикия Петра, в темницу.
Затем Вард Фока выступает на север, к столице, перед ним Сирия и Месопотамия, Коломея и Каппадокия, Пафлагония и Оптиматы — много фем Империи, но там никто не поднимается против Фоки, напротив, к нему присоединяются новые легионы, с юга на Константинополь наступает грозная, страшная, палящая, как аравийский ветер, сила…
Потеряв отца, двух братьев, покарав собственным мечом изменника Аарона, комит Самуил уже никому не верит и полагается только на себя и на свое воинство.
Он знает, что Империя переживает тяжелые дни, ему известно, что Вард Фока провозгласил себя в далекой Армении императором и собирается в поход на Константинополь.
И Самуил выступает против Византии; после разгрома легионов императора Василия близ Средеца болгары спускаются с Родопов, останавливаются под Адрианополем и угрожают столице Империи; Самуил ведет свои полки на запад, берет города Драч и Леш на Адриатическом побережье, потом поворачивает на юг, захватывает Вер, переходит Вардар и появляется на подступах Солуня, у Эгейского моря.
И таким образом над Константинополем занесен еще один меч, меч с севера; вал с юга идет против вала с севера, а когда валы сольются — падет Константинополь, погибнет Византия.
По ночам на небе видна комета, она висит в небе, напоминая острое
В Константинополе на стенах домов и гробницах чья-то неведомая рука пишет: «Сверху комета свет зажигает, снизу ромеев комит истребляет…»
Черная туча собирается и на западе; в Южной Италии Византия владеет небольшими землями на Средиземном побережье — Апулией и Калабрией, однако с севера им угрожает германский император Оттон, с юга на эти фемы без конца нападают арабы с острова Сицилия.
Кольцо замыкается. Византия со всех сторон окружена врагами, они наступают на нее; никогда еще Империя не переживала таких дней, жизнь, существование, будущее висит на волоске.
Тревога, волнение, страх охватывают Константинополь. Малая Азия начинается сразу же за Босфором — там движется со своими легионами Вард Фока; отряды болгар рыскают у северных окраин города; в Средиземном море — на Сицилии, Крите, Кипре подстерегают арабы.
Оттого что Малая Азия и южные фемы Византии в Италии отрезаны от столицы, а Эллада, Пелопоннес, Фракия и Македония захвачены болгарами, задерживается подвоз хлеба в Константинополь, начинается голод, а следом за ним мор, болезни.
Население столицы доведено до отчаяния — кражи, грабежи, убийства свершаются среди бела дня. Император Василий упорно сидит в Большом дворце. Бессмертные день и ночь охраняют его.
Единственным спокойным уголком в Империи в то время оставались Климаты, лишь оттуда подвозят в столицу хлеб, соль, рыбу, вино. Но за Климатами раскинулась Русь, и не дай Боже, она объединится с болгарами.
Комета все еще висит в небе, над Константинополем бушуют удушливые, знойные ветры, на кладбища везут и везут покойников. Живые не знают, что случится с ними завтра.
Неведомая рука пишет и далее на памятниках и гробницах:
«Увы, меч разделяет единую некогда семью, отец порывается убить своих сыновей, и сын обагряет десницу отчей кровью, горе нам, горе, брат поднимает секиру против груди братней… А ты, город василевсов, Византион, скажи, до чего ты дошел — город счастья в прошлом, город несчастья в настоящем?! Не дрожишь ли ты ежедневно? Не рушатся ли твои стены? Ведь дети твои, выраставшие в твоих объятиях, одни стали добычей меча в битвах, другие покинули свои жилища и принуждены весь свой век жить, затаив дыхание, на пустынных островах, в ущельях и среди скал… Затмилось солнце, поник блеск месяца…
…Вижу обезумевшую толпу сынов Амалика, останавливающих безвременно путников, вырывающих у голодного последний кусок хлеба и все имущество, слышу стоны и плач мужей, жен и детей, простирающих к небу свои руки…
…Вижу дело, достойное воздыханий и плача, — нивы, треснувшие до глубин, зияющие от засухи, поникли колосья, поблекшие и увядшие, точно мертвые. А пахари склонились в трудах над землей и говорят: «Умерла надежда, напрасен наш труд, все гибнет, все горит… Кто уплатит лежащие на нас тягости долгов? Кто накормит наших жен и детей? Кто внесет подати и прочие повинности в казну кесареву? Нет, никто! Так чего же ты ждешь, земля, возьми уж лучше вместе с пустым колосом и нас — мы не можем далее терпеть голод, мы готовы, лучше уж скорее конец…» [213]
213
Стихи Иоанна Геометра (греческий поэт X столетия).