Владыка Асгарда
Шрифт:
– Потому что он порождение Навьего мира, и его смерть станет не только моим, но и твоим освобождением. Убив кагана, ты докажешь мне, что твоя душа чиста, и что Навий мир не имеет над тобой власти. Иного доказательства я не приму.
– Ты станешь моей женой, Леля?
– Да, клянусь Деваной.
– Но ведь богиня простит тебе обман друда, – почти зло выдохнул Шемякич. – К тому же ты, видимо, забыла, что являешься мужней женой.
– Ты Таксака имеешь в виду? – криво усмехнулась Леля. – Да.
– Он умрет, – твердо сказала Леля. – Я тебе обещаю.
– Он должен умереть раньше кагана, тогда я поверю, что твои слова не пустой звук.
– Хорошо, я сделаю так, как хочешь ты.
– Мне нужен задаток, – сказал хрипло Шемякич.
– Ты забываешься, друд, – надменно вскинула голову Леля.
– Ну отчего же, – ласково проворковал сын вилы Шемахи. – Ты отрекаешься от мужа, а я – от кагана, которому служил много лет. Поверь мне Леля, предать друга гораздо труднее, чем отравить мужа или любовника. К тому же ты получишь мужа взамен, если, конечно, сдержишь слово, а я больше никогда не обрету друга.
– Ты издеваешься надо мной?
– Нет, Леля, это ты пытаешься меня обмануть, – покачал головой Шемякич. – Таксак был для тебя не мужем, а всего лишь тараном, пробивавшим путь к власти тебе и твоему сыну. Ты устранишь его в любом случае, умрет каган или нет. Моя жертва куда весомее твоей. Ибо Яртур, это мой пропуск в мир людей. После смерти внука Коломана никто не подаст друду Шемякичу руки. И ты первая отвернешься от меня.
– Я уже дала тебе клятву! – почти выкрикнула Леля.
– А я тебе сказал, что не верю словам! – не остался в долгу Шемякич. – Ты нужна мне здесь и сейчас. Власть стоит дорого, Леля, гораздо дороже, чем ты полагаешь.
– Ты не обманешь меня? – страшным шепотом спросила Леля.
– Я не даю клятв, княгиня, я просто отдаю тебе в залог свое тело и свою душу, а тебе остается либо принять их, либо отвергнуть.
Глузд много чего повидал на своем веку, но этот странный союз, заключенный в беседке Бутуева сада распутной женщиной и оборотнем-друдом, потряс даже его. А уж бесстыдство, с которым они предавались блуду, и вовсе заставило приказного покраснеть и отвернуться. Вот вам и скромница Леля! А ведь за все время ее вдовства никто о дочери Авсеня худого слова не сказал. Что же это делается на белом свете! Сначала княгиня Олена спуталась с юнцом, предав мужа, а теперь княгиня Леля, не успев похоронить единокровного брата, готовиться убить еще двоих мужчин, самых высокородных в Ойкумене. И в своем безумии она дошла до того, что отдалась словно потаскуха сыну вилы, оборотню и подлецу, обласканному каганом, но предавшему друга и вождя в трудный час.
С рассветом Глузд отправил гонца в усадьбу боярина Бренко, дабы сообщить Бутую о свершившемся в его саду предательстве. Увы, гонец вернулся со страшной вестью. Усадьба Бренко была сожжена орланами, обезумевшими после смерти своего вождя. На пепелище гонец обнаружил множество обгоревших трупов, но опознать среди убитых Бутуя ему не удалось. Глузд заметался по городу в поисках людей, с которыми можно было бы поделиться страшной тайной, но, к сожалению, не нашел никого кроме Синегуба. От отчаяния и безысходности он выплеснул все свои новости на склоненную голову боярина. Тот поднял на приказного страшные, почти черные глаза и выдохнул со стоном: – Молчи, Глузд, это не нашего ума дело! Мы с тобой не боги, чтобы вершить над князьями суд. Раздавят они нас и не заметят. Пусть грызутся меж собой, быть может, асам после той грызни станет легче.
И Глузд прикусил язык. Решил, что плетью обуха не перешибешь. Да и не поверит никто из сильных мира сего простому человеку. А коли поверят, так пальцем не шевельнут, чтобы предотвратить беду, как тот же боярин Синегуб. В глубокой печали приказный отправился на пепелище, чтобы собственными руками свершить печальный обряд над боярином Бутуем. Однако тело боярина он среди убитых не обнаружил. Уж своего-то хозяина Глузд опознал бы в любом виде. Похоже, Бутую удалось скрыться от озверевших орланов, а значит оставалась надежда, что жизнь еще вернется на круги своя, несмотря на смерть и предательство, царящие вокруг.
Выпроводив из дома приказного Глузда, боярин Синегуб впал в глубокую задумчивость. По его прикидкам выходило, что княгиня Леля, понукаемая богиней Деваной, уверенной поступью идет к вершине власти, таща за собой и своего сына, витязя Мортимира. От кого Леля родила этого смурного молодца, можно было только гадать. В одном только Синегуб был уверен – не от Родегаста. Хотя именно на Родегаста будет ссылаться Леля, проталкивая сына в князья. А Синегуб промолчит. И все асские старейшины прикусят языки и покорно склонят выи перед дочерью Перуна и ее ведуньями. А иные даже найдут в такой покорности приятность и даже государственную необходимость. Да и почему бояре должны лить кровь, коли молчат боги? И если поведение Перуна, допустившего истребление своих ближников, можно было оправдать хотя бы виною кудесника Пересвета, окрутившего вопреки установленному богами ряду замужнюю женщину с зеленым юнцом, то молчание бога Ярилы людским умом понять нельзя. Если князь Хорс тебе не мил, так дай знать об этом волхвам. Зачем же подставлять под мечи сарматов и волкодлаков своих седобородых ближников? Чем же это кудесник Изогаст так не угодил своему богу, что тот покарал его смертью? Или Ярила испугался Деваны? Неужели и там, в мире Прави, мужи покорились женщинам? Так чего же тогда они ждут от людей? Последней, хотя и робкой надеждой боярина Синегуба был каган Яртур. Только он мог остановить победное шествие сторонников Деваны по городам и весям Скифии. Но в этом ему должен помочь не боярин Синегуб, а Ярила, если, конечно, у бога сохранилась хоть капля былой мощи. А смерть Яртура станет приговором былым богам. Тогда у боярина Синегуба не останется причин для сомнений, отдаться ли целиком и без остатка богине Деване, смиренно приняв из ее рук дозволение жить, или, сохранив мужскую честь, сказать свое веское слово на большом совете. Последнее было чревато новой кровью и новыми жертвами во славу былых богов, которые, возможно, подобных жертв недостойны.
Известие о смерти Таксака боярин Синегуб встретил почти равнодушно. По Расене поползли слухи, что царь Сарматии был отравлен ближними беками за усердное служение Деване и забвение старых богов. Но поскольку преемник Таксака Курсан никакой враждебности к волкодлачке не проявил, и голос свой во славу богов не возвысил, то слухи эти скоро утихли. А на тризну по скоропостижно умершему царю в Расену съехались все вожди окрестных племен, включая князя ашугов Буслава. То ли сын Велемудра не знал, какую власть ныне взяла в Скифии его сестра и соперница княжна Злата, то ли по свойственному ему легкомыслию просто отмахнулся от советов разумных людей, но так или иначе он заявился в Асию себе на погибель. Во всяком случае, многие асские бояре полагали, что глуповатый ашуг не протянет в Расене и трех дней. Однако три дня миновали, а ражий конопатый ашуг продолжал как ни в чем не бывало раскланиваться с местными старейшинами и произносить пылкие хвалебные речи во след ушедшему в мир иной царю Таксаку. Такая удачливость Буслава во время повального мора, не щадившего ни князей, ни старейшин рано или поздно должна была найти свое объяснение. И, разумеется, оно нашлось. Оказывается, простоватый ашуг чем-то поглянулся княгине Турице, взявшей его под свое черное крыло. Об этой старой колдунье, сохранившей благообразную и почти юную личину, в Расене если и говорили, то только шепотом и за плотно закрытыми дверями. Не было преступления, в котором асы не обвинили бы вдову Слепого Бера. Но больше всего пересудов вызвала ее несомненная связь с богиней Мораной, то ли соперницей, то ли подругой богини Деваны. Асские старейшины, натерпевшиеся бед от дочери Перуна, ничего хорошего от дочери Семаргла не ждали. И, как вскоре выяснилось, были абсолютно правы в своих печальных предположениях. Никто из сведущих людей о богини Моране доброго слова не сказал. А некоторые прямо называли ее богиней смерти. Потрясенный слухами бек Курсан, коего прочили в новые цари Сарматии, осторожно спросил у боярина Ерменя, чем же славна в Биармии божественная Морана. И, надо сказать, биармец не разочаровал старейшин, собравшихся на тризну.
– Если есть богиня жизни и плодородия, то нельзя обойтись без богини смерти. А вмести с Великой Матерью Девана и Морана составляю триаду Обновления, ибо в мире Яви нет и не будет ничего вечного.
– Это что же, – уточнил существенное Курсан, – бабье подобие триады Чернобога, кою составляют Ярила, Велес и Вий.
– Можно сказать и так, – не стал спорить печальный Ермень.
Именно от осведомленного биармца потрясенные вожди и старейшины узнали, что у богинь Деваны и Мораны есть мужья из простых смертных, это витязи Божидар и Мортимир. Коим, впрочем, еще предстоит пройти свадебный обряд в храме Великой матери, и этот обряд станет венцом Обновления. Что сулит это Обновления простым смертным, Ермень уточнять не стал, но его слушатели и без того сообразили, что ничего хорошего.
– А где находится храм Великой Матери? – спросил Синегуб.
– Этим храмом станет Асгард, – произнес спокойно Ермень.
– А как же Перун? – растерялся бек Курсан.
– А как же законы, заповеданные богом Родом? – послышались голоса потрясенных старейшин.
– Все течет и изменяется и в мире этом, и в мире том, – закатил глаза к потолку биармец. – Вместе с обновлением придет и Он, несущий новую правду.
– Выходит, Он все-таки будет?
– Так ведь мир не устоит без мужского начала, – пожал плечами Ермень и своим ответом угодил многим.