Власов: Восхождение на эшафот
Шрифт:
— В любом случае мы не должны акцентировать сейчас внимание на наших разногласиях со штабом вермахта, СС и рейхсканцелярией. По-моему, совершенно ясно, что это не в наших интересах.
— Но ведь в узком же кругу говорено, — спокойно заверил его Малышкин, явно засоряя командующего в том, что тот попытался скрыть от них столь вопиющий факт.
Власов, забыв о кофе, с минуту сидел, закрыв глаза и выставив намертво сжатые кулаки на стол, далеко впереди себя. Время от времени крепкие жилистые пальцы его вздрагивали,
Командарм не желал никакого конфликта с немцами. Не из-за страха. Он слишком много поставил на карту, чтобы смириться с тем, что однажды его армию, как и все Русское освободительное движение, попросту расформируют, а руководство Расстреляют или вновь загонят в концлагеря. Россия еще должна Узнать о нем. Его войска еще должны войти в Москву, но уже как народная освободительная армия, когда к ней будут относиться приблизительно так же, как большинство населения Югославии относится сейчас к армии маршала Тито.
— Все правильно: это сейчас в советской России к «власовцам» относятся, как к пособникам немцев, — каким-то странным чутьем уловил ход его мыслей Малышкин, — а когда война завершится и коммунистический режим окажется наедине с Русским освободительным движением, у народа появится реальный выбор.
20
Старая, вконец ослабевшая змея заползла на вершину скального обломка и, греясь на солнце, лениво уставилась на людей. Какое-то время рейхсфюрер и змея гипнотизировали друг друга, оставаясь совершенно неподвижными. Это продолжалось до тех пор, пока штандартенфюрер д’Алькен не извлек пистолет и не рассек пресмыкающееся несколькими меткими выстрелами.
— Знаю, что вместе с пропагандистским отделом вермахта вы затеяли сейчас новую операцию.
— Под кодовым названием «Скорпион».
— Название будем считать красноречивым. А как с успехами?
— Особых успехов пока не наблюдается. Все по той же причине. Переходя на нашу сторону, русские очень рискуют. Мы отходим, и тут же приходят коммунисты. Сразу же начинаются расстрелы, концлагеря, ссылки в Сибирь. Многие не хотят служить нам, но согласны служить под началом русских генералов, выступающих за «свободную Россию без коммунистов».
— Вы говорите все это, чтобы расчувствовать меня, штандартенфюрер? Зря стараетесь. Вы ведь знаете, что мои сопереживания несчастным русским, отданным на произвол коммунистам, и так довольно глубоки и искренни.
По идее Гиммлер должен был произнести это с легкой иронией. Однако д’Алькен так и не сумел уловить ее. «Ирония, очевидно, в том и заключается, что Гиммлер приучил себя произносить подобные „спичи“ совершенно серьезно и совершенно искренне», — объяснил себе шеф эсэсовского официоза, по старой журналистской привычке пытаясь всему дать собственное толкование.
— Господин рейхсфюрер, я понимаю, что ваше время слишком ограниченно, — произнес он.
— Вот в этом вы не ошибаетесь, — поиграл желваками Гиммлер и, бросив последний взгляд на вздрагивающее тело змеи, направился к стоящим поодаль, на выходе из «чащи», машинам.
— Могу ли я сообщить Власову, что вы готовы принять его? Если это так, мы у себя в газете — да и пресса, рассчитанная на население оккупированных территорий, — могли бы преподнести сию новость в соответствующих интонациях и с соответствующими комментариями.
Вопрос был задан настолько прямолинейно и беспардонно, что рейхсфюрер уставился на д’Алькена с таким же удивлением, с каким еще недавно смотрел на змею. Но все же почувствовал, что это тот случай, когда, с пропагандистской точки зрения, выгоднее дать «добро».
— Я жду генерала у себя двадцать первого июля, — скороговоркой отмахнулся он от продолжения темы. — Надеюсь, дата господина Власова устроит? — теперь он не скрывал ни презрения своего, ни сарказма. — Или, может, генерал сам назначит дату и время?
— Его устроит любой день из отведенных ему на этой грешной земле.
— Время ему сообщат дополнительно. Но вы, штандартенфюрер, должны понять, что ни фюрер, ни я никаких особых чувств к этому генералу не испытываем.
— Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было.
— К тому же следует обратить внимание на то, как он ведет себя во время встреч с населением освобожденных нами территорий. Как можно относиться к генералу, который заявляет, что после победного завершения войны он будет рад видеть немцев в качестве гостей Свободной России?
Штандартенфюрер понял, что речь идет о том восторженном приеме, которое русское население устраивало Власову во время его пропагандистских поездок в Смоленск, Могилев, Бобруйск, Псков, Лугу… В Луге восторженные поклонники Власова прорвались через заградительный заслон полиции и попытались поднять мятежного генерала на руки. Вот он в своих речах и расхрабрился.
— Непростительное, истинно русское свинство, рейсхфюрер, — вот как это называется. Но ведь и мы тоже не должны забывать, с кем имеем дело. Конечно, подобные высказывания можно списывать и на пропагандистские издержки, тут уж все зависит от отношения к самому Власову.
— Оно вам известно, — процедил Гиммлер.
— Кстати, если уж господин Власов настолько — как любят выражаться русские — «пришелся не ко двору», почему мы должны терпеть его? В конечном итоге, для нас ведь важен не Власов, а сама идея Русского освободительного движения. Разве не так?
— Скажите прямо, штандартенфюрер: вы со своим другом, генералом Геленом, намерены кем-то заменить Власова? — мрачно улыбнулся Гиммлер.
— Гелена русские вряд ли воспримут. А вот генерал Жиленков вполне подошел бы.