Влюбленная в море
Шрифт:
Незаметно пролетело несколько часов, прежде чем Родни пришло в голову справиться о мастере Гиллингеме. Посланный на поиски почетного гостя матрос появился в кубрике в тот самый момент, когда Лизбет заканчивала бинтовать последнего раненого. Едва она поднялась на палубу, как поняла, что корабль сильно качает. Волны перехлестывали через борт, палуба была залита водой. Даже за это непродолжительное время команда «Святой Перпетуи» сотворила чудеса. Корабль был совершенно очищен от последствий сражения. Боцман и его помощники латали снасти, плотники еще трудились вовсю, но поврежденные, пришедшие
Это действительно была тяжелая работа, учитывая качку, но матросы справились, несмотря на то что палуба то вздымалась вверх, то уходила из-под ног, а соленые брызги немилосердно орошали всех трудившихся на палубе.
Самую серьезную проблему представлял сейчас факт, что команда была слишком малочисленной, чтобы благополучно привести корабль в порт.
Матрос помог Лизбет пройти по палубе, но не успела она укрыться в кают-компании, как оттуда выбежал Родни, едва не сбив ее с ног.
— Молчите! — крикнул он, хотя Лизбет и так молчала. — Вы что-нибудь слышите?
Услышать что-либо было довольно сложно в посвисте ветра, плеске волн и скрипе брусьев. Но матрос, уловив слова Родни, ответил:
— Это пушки бьют, сэр, клянусь Богом!
Теперь и Лизбет услышала отдаленные пушечные выстрелы, но они показались ей эхом тех, которые звучали в ушах несколько часов назад.
— Это «Морской ястреб»! — воскликнул Родни. — Я везде узнаю грохот его тридцатидюймовки! Это «Морской ястреб», и он добивает испанские галионы.
Разумеется, это была всего лишь догадка, но она подтвердилась в полной мере, когда еще до сумерек их догнал «Морской ястреб». Родни приказал лечь в дрейф и ждал с нетерпением, которое умудрялся скрыть ото всех, кроме Лизбет. Она слишком хорошо читала признаки волнения на его лице.
Матросы не находили нужным сдерживать свои чувства, и, несмотря на ненастье, большинство из них при приближении «Морского ястреба» вышли на палубу.
— Вижу корабль! — выкрикнул дозорный и секундой позже весело добавил слова, которых ждал Родни: — Это «Морской ястреб», сэр.
Вокруг закричали «ура», а через некоторое время Лизбет услышала, как внизу кричат «ура» раненые, которым сообщили радостную новость.
— Он цел и невредим, — с облегчением выдохнула Лизбет.
Родни обернулся к ней. Ветер растрепал ее кудри, отчего она выглядела настолько женственно, что несколько месяцев назад он не на шутку испугался бы, как бы ее секрет не сделался общим достоянием. Но теперь его переполняли иные чувства. Храбрость Лизбет заставила его испытать гордость за нее, а ее усталое осунувшееся личико вызывало желание позаботиться о ней.
— И вы, слава богу, тоже, — произнес он еле слышно, но Лизбет расслышала его сквозь шум ветра.
— Родни, вы были великолепны. — Она не могла не высказать ему своего восхищения.
Он взял ее под руку и воскликнул с ликованием:
— Мы это сделали вместе, малышка Лизбет!
И Лизбет почувствовала себя принцессой крови, которой возложили королевскую корону на голову.
«Вместе»! Она задрожала от радости. До чего она любила этого человека — каждым биением своего сердца, каждым дыханием, каждой капелькой крови! Родни — победитель, Родни — гроза морей, предмет ее грез, ее Прекрасный Принц…
А ликующие крики не смолкали. «Морской ястреб» в самом деле был невредим, за исключением расщепленной стеньги и нескольких дыр в парусе. Волнение на море не помешало Барлоу подняться на «Святую Перпетую» и рассказать в подробностях свою историю.
— Они пальнули в нас, но ядра пролетели слишком высоко, — усмехнулся он, объясняя отсутствие сильных повреждений у «Морского ястреба».
Одним из недостатков галионов было то, что огромные корабли частенько допускали промах по кораблям меньших размеров, подплывших к ним на слишком близкое расстояние.
— Мы слышали ваши пушки, сэр, и догадались, что происходит, — продолжал Барлоу. — Когда мы поравнялись с галионами, они беспомощно дрейфовали и черпали воду. Мы подумали, едва ли им удастся дотянуть до берега, но все же решили перестраховаться.
— Отлично, Барлоу, вы все сделали правильно, — одобрил Родни.
Чтобы сменить уставших матросов «Святой Перпетуи», прибыла помощь с «Морского ястреба», и на заре оба корабля снова двинулись вперед, хотя плотники еще целый день трудились над внутренними повреждениями.
И вот наконец на горизонте показалась земля. После этого оставалось только приукрасить корабли и ввести их с гордо поднятыми флагами в плимутскую гавань. Для Лизбет последние несколько дней промелькнули с невероятной быстротой. С тридцатью ранеными на руках, требовавшими постоянной заботы, она не имела времени предаваться праздным и бесполезным раздумьям. Ночью в ее дверь то и дело стучали, И приходилось вставать и бежать в кубрик.
К тому времени, как они обогнули Лендс-Энд, пятеро раненых умерли, но остальные, несмотря на тяжелые раны, постепенно поправлялись. Те, кто мог передвигаться самостоятельно, выбрались на палубу. Каждому хотелось видеть изумленные лица моряков встречных кораблей, которые, потрясенно взирая на «Святую Перпетую», догадывались, что это — добытый в бою трофей.
Все эти дни Родни был занят не меньше, чем Лизбет. Когда они в последний вечер сидели в просторной, обшитой дубовыми панелями кают-компании «Святой Перпетуи», Лизбет почувствовала, что у нее внезапно сжалось сердце. Она ясно поняла, что плавание подошло к концу, и это, должно быть, последний раз, когда она осталась наедине с Родни.
На этой неделе ей то и дело приходило в голову, что ее любовь так же невыносима, как страдания раненых, за которыми она самоотверженно ухаживала. Но раненые находились на пути к выздоровлению, тогда как ей не излечиться никогда. Любовь к Родни проникла слишком глубоко в ее душу. Лизбет знала с той необъяснимой прозорливостью, отличавшей ее с детства, что какое бы будущее ни ожидало их обоих, она станет любить Родни до самой смерти.
Лизбет сама не знала, откуда взялась эта убежденность. Она была просто уверена, что каждый ее нерв, каждая жилка ее тела сделались частью Родни. Ей уже было все равно, зол он на нее или, наоборот, доволен ею, ласков или груб, она в любом случае принадлежала ему. И ничто, кроме смерти, не в силах избавить ее от страданий, которые причиняла ей ее любовь, думала Лизбет с отчаянным упорством.