Влюбленный
Шрифт:
— Нет, там смерть, а я люблю жизнь.
Обняла Фрица. Ласково сказала:
— Не надо больше о войне, ладно? Убивать друг друга могут дикие ЗВЕРИ. А МЫ МОЛОДЫЕ, НАМ ЖИТЬ НУЖНО, детей рожать, много — много. Разве Фрицу нравится война?
— Нет. Гитлеру нравится. Отто нравится. А мне нет.
Как-то я призналась моему новому другу, что очень голодна. На следующий же день пожилой жандарм протянул МНЕ кусочек хлеба с маслом и мармеладом.
— Это Фриц дал, — сказал он.
Вечером я поцеловала Фрица. Он зарделся
Наконец Фриц признался:
— Катя! Я тебя люблю. Ты хорошая. Стобой я забываю, что далеко ОТ МАМЫ, отбратьев. Уменя три маленьких брата. Я не хочу воевать. Хочу работать. Хочу жену, детей хочу. Катя… ты будешь моей женой?
— Да, Фриц, буду! Но я беременна. Помоги мне сделать аборт. Фриц домогался близости, но я отстранялась, делая вид, что мне Трудно совладать с собой, что млею от его ласк.
— Потом, милый, потом…
При всей искренности возникших чувств Фриц тем не менее регулярно докладывал Отто, как я себя веду, о чем ведем разговоры.
Кроме фрица, были еще наблюдатели, но я делала вид, что не обращаю внимания на слежку, обнимала фрица и вела себя, как влюбленная.
По вечерам немцы учили меня танцевать. я вела себя развязно и весело.
Как-то в обед брала из колодца воду, подошли какие-то женщины с граблями — воды попить. Сначала стояли молча, а потом одна бойкая не выдержала:
— О — от, шлюха, а? С Фрицем гулять заладила, прынцесса! Наши умирают, а ты… Продажная сволочь!
— Молчи, Перестань, — сказали ее подруги, — А то еще нажалуется. Брось ее, проститутку!
Презрение женщин разрывало душу, хотелось плакать, хотелось все Им рассказать. Но Это Был Бы Конец.
В жандармерии работало много наемных женщин. они сгребали и стоговали сено, мазали хаты, занятые фашистами, стирали, — всё это, чтоб не умереть с голоду.
Однажды я сидела и штопала. Женщины облущивали стены и потолок, готовили ихк помазке. На лестнице, приставленной к стене, Маленькая веснушчатая девушка смотрит на меня сверху вниз и по — доброму улыбается. разговаривать с пленными вольнонаемным не разрешалось, поэтому Мы сНей обменялись улыбками, но ни слова друг Другу не сказали.
Когда плесневели головки сыра, немцы заставляли сыр обрезать. Мы это делали за домом, во дворе. Смотрю — веснушчатая девушка старается подобраться ко мне поближе, приветливо улыбается. Ее расположение ко мне и радовало, и пугало: не западня ли?
— Катя, не бойся. Ты наша, мы знаем, — шепнула она мне. — Меня Надей зовут.
Дня через три Надя улучила момент — и снова ко мне:
— Мне мой друг, Виктор, сказал, чтобы я подошла к тебе
Я пожала плечами — не понимаю, мол, о чем толкуешь.
— Виктор — пленный, — продолжала Надя. — Я спасла его, вылечила от ран. Он живет у меня, людям говорим, что муж, но он мне как брат. Жандармы за тобой наблюдают, но и сельские тоже. Виктор сказал, что так уверенно, легко и свободно вести себя в логове фашистов может лишь хорошо подготовленная разведчица. Пленные восхищаются тобой. Правда, когда ты поёшь для немцев, начинаются споры: кто же ты все-таки? Но почти все за тебя!
Несмотря на то что я чувствовала доверие к Наде, от серьезного разговора увиливала, боясь завалить дело.
— Ну что ж ты молчишь, Катя? Что тебе нужно? Скажи…
Молчала. Подошел Фриц. И тут Надя, как будто продолжая разговор, сказала:
— У нас живет бабка, она аборты делает. если бы тебя с фрицем отпустили, она бы тебе помогла…
Я На секунду замешкалась, но лишь на секунду.
— А зачем Фрицу к бабке идти? — сказала я. — Мужчине? Спроси у этой бабки, согласится или нет. Я и без Фрица аборт сделаю.
Чтобы приучить Фрица к долгим отлучкам, уходила к Наде огороды поливать. Он отпускал меня, а я через два — три часа возвращалась. Фриц встречал меня под нашей копной.
— Катя! — обнимал он меня. — Моя Катя! Ты — моя!
В один из дней я осторожно спросила у Нади:
— Ты думаешь, в три — четыре дня я смогу перейти фронт?
— Фронт? — вскрикнула Надя и бросилась мне на шею. — Виктор был прав! Он сразу сказал, что ты наша! Как только тебя привезли в жандармерию, он сразу же сказал. вот только твоя игра с толку сбивала. Танцуешь, поешь, к Фрицу на колени садишься. Ночуешь вместе с предателями. Да, остерегайся Петра. Среди пленных он — собака. Выслуживается… Фронт от нас близко, Катя. Я все сделаю, я помогу.
Всю ночь лил проливной дождь.
Я не спала, обдумывая детали предстоящего побега.
4 июля 1943 года, воскресенье. Утро было сырым и холодным. Появился радостный Фриц и сообщил, что сегодня работать не нужно.
— Пойдем смотреть фильм, — сказал он и повел меня в сарай, битком набитый жандармами.
Когда мы вошли, Фрица подняли на смех. Был как раз перерыв между частями. Над Фрицем издевались, выкрикивая непристойные словечки, громко портили воздух. Хохотали.
— Фриц — дурак! Катя — партизан! Пух — пух! Идиот!
Фриц готов был провалиться сквозь землю от стыда.
Он схватил меня за руку и бегом кинулся из сарая.
— Идем! Не хорош камарад! Не хорош! Мне тяжело, я люблю Катю. Катя никс партизан!
— Конечно, Фриц! Катя никс партизан!
Мы сели под копной. Фриц долго не мог успокоиться.
— Катя не хочет война. Фриц не хочет война.
— Да, Фриц, да, мой любимый!
Он прижался ко мне, целовал руки.